Вирус для богов

Оглядевшись вокруг, я не заметил ничего необычного с моего текущего местоположения. Возможно, объект, привлекший внимание служителей культа, находился за скалой или на её вершине. Понаблюдав за суетой внизу, я пришёл к выводу, что происшествие было незначительным, поскольку движение в храме прекратилось, и всё вернулось к привычному ритму. Удовлетворённый тем, что любопытство к моей персоне исчерпано, я направился удовлетворять своё.

Я решил пройтись по подножью скалы слева. Склон был не слишком крутым, поэтому я медленно спускался вниз, вызывая маленькие песчаные лавины. Взглянув на реку, я понял, что моё присутствие не вызывает подозрений у людей в храме, однако я заметил движение впереди и чуть ниже.

Где-то посередине расстояния между горой и берегом реки находились развалины, наполовину поглощенные песками. Несколько то ли собак, то ли больших ящериц юркнули в пролом в крыше. Я ринулся за ними, страха не было, так как база данных памяти Ксандра в моём мозгу выдала справку: «охансаки» — местные падальщики. Небольшие группы в три-четыре особи боятся нападать на людей, хотя вида они внушительного. Взрослый охансак напоминает нашу гиену с вытянутым телом и мясистым хвостом. Его тело и хвост покрыты хитиновыми пластинами, а в пасти три ряда острых зубов. Глаза не прямо посажены, а сбоку, поэтому эти бронированные гиены или ящеры в постоянном движении, чтобы не упускать из виду жертву.

Добравшись до проёма, я решительно нырнул в него, благо из-за толстой песчаной подушки ушибов при падении не стоило опасаться. В развалинах имелась ещё одна комната, и оттуда доносился шум. Рычание четырёх охансаков сливалось в хор с шипением странной твари. Крылатый, довольно крупный зверь, размером с пуму, покрытый белой длинной шерстью, был зажат в углу свалившейся на него балкой и ломом каменных блоков. Обездвиженный таким образом зверь был окружён охансаками и шипел на них своей орлиной головой. Голова была внушительных размеров. Не будь зверь обездвижен, напустил бы ужасу и на более крупных хищников.

Глаза существа, похожего на мифического грифона, называвшегося «харвингом», были очень выразительны. Взгляд был вполне разумным и выражал гамму чувств и эмоций. Глаза зверя взывали к помощи.

Отбросив всякие сомнения и страхи, я подобрал большую палку, которая лежала тут же, на песке, и одним прыжком оказался между харвингом и охансаками. Взяв инициативу в свои руки, я, не мешкая, нанес сокрушительный удар по морде ближайшего ко мне ящера. Раздался мерзкий хруст ломающихся костей, и сраженный зверь отлетел метра на два от места битвы. Остальные охансаки, не желая повторить судьбу сородича, поджав хвосты, удалились прочь. С чувством победителя я отправился изучать убитого мной зверя. Это была первая моя победа в новом мире, поэтому я хотел насладиться моментом, положив ногу на труп поверженного зверя.

— И долго ты будешь так стоять, победитель, гроза падальщиков? Возьми как трофей хотя бы чешуйку, пока тело совсем не окаменело, — услышал я приятный женский голос.

— Кто говорит? Где ты, женщина? — я произнёс, озираясь вокруг в поисках хозяйки голоса. — Не бойся харвинга, его завалило, он сейчас обездвижен!

— А ты ещё на колено встань и пошли воздушный поцелуй! — вновь раздался приятный женский голос.

— А хоть бы и так, мне склонить колени перед дамой не зазорно! — обиделся я на невидимую женщину.

— И где же мальчишку успели воспитать? — снова раздался голос. — Да ты просто сама галантность!

— И ты будь вежлива, женщина! Смейся, да не насмехайся! Моя галантность тоже имеет границы! — стараясь не обидеть говорившую, как можно мягче ответил я.

— Ох, обиделся юноша! Обернись! Да-да, это я говорю, что, думаешь, разговаривать умеют только люди? — снова я услышал тот же голос.

— Та-а-к, значит, это ты. А голосок-то у тебя ничего, «девушка»! — съязвил я, оборачиваясь к грифону.

— Помоги мне, если не хочешь, чтобы девичий голосок стал звериным рыком, — услышал я ответный пассаж от говорящего зверя.

— А ты меня кусать или царапать не будешь? — спросил я, начав разбирать завал.

— Не бойся! — успокоил меня зверь. — Мы, харвинги, считаем людей несъедобными и противными на вкус.

— И на том спасибо! Мы, люди, действительно несъедобные и совсем не еда, — подыграл я харвингу. — Постой, а я ведь не слышу твоего голоса!

— Верно! Мы общаемся мысленно, и среди людей ты первый, кто может нас слышать. Давай, поторапливайся, коли хочешь спасти, а то дышать очень трудно! — подгоняла меня харвинг.

Через минуту завал был расчищен, и мой друг, ой, нет, подруга была свободна. Как-то по-земному, как проделывают наши собаки, харвинг отряхнулся от пыли и так же, как наши питомцы, потерся головой о мой бок, выражая свою благодарность.

— Послушай, подруга, ты ведь женского пола, то есть самка? Так ведь? И как мне тебя называть? — спросил я у освобождённого зверя.

— Нам не нужны имена, — ответил мне сказочный зверь. — Если мне кто-то нужен, я шлю ему свои мысли прямо в мозг. Мои мысли услышит только он. Нет, имена нам не нужны! Ну, а если ты без имён не можешь, тогда придумай.