Вирус самоубийства

Он повернулся в девушке лицом и продолжал уже спокойно, глядя ей прямо в глаза:

— Ты знаешь, Антон, что я человек творческий. Ты тоже творческий человек, поэтому мы с тобой всегда понимали друг друга с полуслова. Но наше творчество различно. Ты работаешь с вещами и предметами, соединяя их в гармоничный интерьер. А я, в отличие от тебя, работаю с человеческими эмоциями: страстями, чувствами, духовными потребностями, низменными инстинктами и даже, если хочешь, нервными срывами. Поэтому все от меня чего-то ждут. Актеры ждут, что я поставлю гениальный спектакль, который поможет им прославиться. Зрители ждут, что от моих постановок они получат мощный эмоциональный заряд, который затронет самые сокровенные уголки их души. Друзья приглашают меня на творческие мероприятия и при этом ждут, что я развлеку их гостей забавными театральными анекдотами. И я не могу, просто не имею права никого разочаровывать. Поэтому я вынужден непрерывно что-то выдавать: высказывать свежие идеи, придумывать остроумные шутки, ставить новые спектакли, гонять актеров на репетиции до тех пор, пока они не начнут работать на пределе своих возможностей, а иногда и за этими пределами. Проще говоря, я просто вынужден источать энергию непрерывно, даже тогда, когда мне совершенно не хочется этого делать. И я не могу остановиться: как только мой запас прочности иссякнет, я тут же выйду в тираж. Потому что такой режиссер никому не нужен! И на мое место придет кто-то другой — моложе, энергичнее или даже талантливее. Тогда и актеры, и публика начнут высасывать жизненные соки из моего молодого преемника и будут это делать до тех пор, пока не выжмут из него все, до последней капли. А после этого потребуют новую жертву.

Игорь замолчал и отвернулся к окну. Антонина, не проронив ни слова, позволила ему закончить монолог. И режиссер продолжал, уже не глядя на девушку:

— Но я не хочу выходить в тираж. Я пока еще молод и полон сил. У меня много свежих идей и творческих планов, но я живой человек, и мне нужны передышки. Только публика этого не понимает. Публика жестока. Антон, ты просто не представляешь, насколько безжалостна и жестока театральная публика! Сегодня она превозносит тебя до небес, осыпает цветами и овациями, просит автограф и бьется в очереди за билетами на спектакль, но стоит хоть немного оступиться… нет, даже не оступиться, а просто дать слабину… и тогда все, конец! Публика уходит и больше не возвращается. Стоит лишь немного не оправдать ожидания зрителя, и тогда все, катастрофа! Тот, кто еще вчера был готов кричать «браво» и идти за тобой хоть на край света, начинает брезгливо отворачиваться в сторону. И никого не волнует, что я тоже имею право на депрессию, что я могу заболеть, влюбиться, встать не с той ноги или что у меня тоже могут быть личные проблемы. Всем на это наплевать! Зритель пришел в театр, и он требует зрелищ! И если ты не смог сегодня взять тобою же установленную планку, то уже завтра публики здесь не будет: она отправится в другой театр искать новых кумиров и поклоняться новым идолам. И если зрители уходят из театра, то они уходят навсегда. Понимаешь, Антон, они никогда не возвращаются! Никогда!!!

Повисла долгая пауза. Игорь повернулся лицом к Антонине, и в его глазах блестели слезы.

— Но и это еще не все. У режиссеров есть еще более коварный, жестокий и хитрый враг, чем публика. Это актеры. Да-да, Антон, актеры! Эти мелкие, бездарные, завистливые, неблагодарные и бессердечные людишки, которые постоянно ждут, когда режиссер сделает их гениальными, знаменитыми и богатыми. И если от внимания публики мне иногда удается все-таки взять тайм-аут, то от актеров невозможно избавиться ни на одну секунду. Они, словно вампиры, умудряются отсасывать энергию у режиссера даже во время своего отсутствия. Жестокость актеров беспредельна. Они постоянно смотрят мне в рот, как малые дети, и в тоже время готовы в любую минуту уничтожить меня за малейшую слабость или оплошность.

Игорь снова надолго замолчал. Антонина не выдержала:

— Зачем вы мне все это рассказываете? Причем тут я? Я больше ничего не хочу знать ни про театр, ни про актеров, ни про театральные разборки, ни про закулисные интриги. Мне это уже неинтересно.

— Антон, просто выслушай меня, не перебивай. Ты же видишь, я очень волнуюсь. Ты знаешь, что ты мне небезразлична.

— Не знаю и знать не хочу. Это уже неважно.