В одно из воскресений около десяти часов коллега Алексея по прозвищу Сырок, которое прилипло к нему из-за некоторого сходства с фамилией и любви к одноименной закуске, пришел со своим напарником в виварий, когда Алексей заканчивал замеры у животных. Алексей спешил. Была годовщина гибели Николая, и все договорились встретиться на кладбище помянуть. Сырок помахал рукой и прокричал из костюма, что работы у него немного, поскольку животных заразили недавно, вряд ли они заболели, и он, скорее всего, догонит Алексея в чистой зоне. Сырок начал мерить температуру у обезьян, а Алексей ушел из инфекционного вивария, не слишком полагаясь на слова этого балабола. Вернувшись с кладбища, Алексей застал Сырка у себя дома. Тот рассказал, что, когда обезьянам начали мерить температуру, оказалось, что у некоторых из них уже началась первая стадия болезни, а значит, надо отбирать кровь. Поскольку Сырок каким-то образом умудрился прийти в виварий с одним шприцем, он им и взял кровь у всех температуривших животных. Для стерильности между процедурами он промывал шприц хлорамином и ополаскивал водой. Начав термометрию животных следующей группы, инфицированных вдесятеро меньшей дозой, решил на всякий случай взять кровь и у них. А потом у всех остальных. Все тем же шприцем. В микробиологии допускается использование одного шприца или пипетки от сильнее разведенного материала к менее разведенному, но не наоборот. То ли от того, что Сырок понял, что наделал, то ли потому, что, как он рассказывал, последняя обезьяна, видимо, страдала подагрой, и рука у нее плохо разгибалась, шприц не удалось взять достаточно крепко – во время движения поршня он сорвался, и игла уколола Сырка в руку. Поскольку, по расчетам, обезьяна не должна была быть инфицирована, Сырок решил не наживать лишних неприятностей и ушел домой, не сообщив об аварии. Дома он вспомнил, что не дезинфицировал руки после отбора крови у явно больных животных и на перчатках вполне мог сохраниться вирус. Он пришел к Алексею посоветоваться, и после разбора тот предложил Сырку отправиться в спецстационар. Конечно, за несвоевременный доклад полагались суровые, но случай был слишком серьезным. Сырок сказал, что, наверное, так и сделает, но, как потом выяснилось, пошел консультироваться дальше. Следующий «консультант» сказал, что самое надежное средство – коньяк, его-то Сырок и принял на грудь в объеме бутылки, но в состоянии стресса даже не опьянел. Следующий, к кому он обратился, посоветовал достать ампулу с иммуноглобулином против вируса Эбола и ввести его. Круг замкнулся, Сырок снова пришел к Алексею, поскольку иммуноглобулин производили в его лаборатории.
Однако помочь ему было нечем. Шли майские праздники, и все хранилища стояли опечатанные. Даже если бы такая возможность была, Алексей все равно настаивал бы на помещении в спецстационар, тем более что и введение иммуноглобулина, содержащего чужеродные для человека козьи белки, чревато тяжелой анафилактической реакцией. Уже к полуночи Сырка убедили, и он уехал в стационар, где ему сразу же ввели иммуноглобулин.
На следующий день Алексей с утра был в виварии. Закончив работу и выйдя из зоны, узнал, что его вызывает главный. Несмотря на праздничный день, у генерального в кабинете собрались все его заместители, руководитель отдела биологической безопасности и отдела, в котором работал Сырок. Главный предложил Алексею сесть и спросил, знает ли он о происшествии с Сырком. Врать Алексей не любил, но и коллегу подставлять не хотел, поэтому не стал вдаваться в подробности, сказав, что кое-что слышал и заметил отсутствие Сырка в виварии. Это был удачный ход, поскольку у главного было две проблемы: возможность развития болезни у Сырка и завершение начатого эксперимента, стоявшего на контроле в очень высокой инстанции. Услышав о некормленых обезьянах, главный отвлекся от подозрения о причастности Алексея к сокрытию аварии, поручив ему немедленно вернуться в виварий и взять на себя все работы по продолжению эксперимента, а также иммунологическое и вирусологическое сопровождение истории болезни Сырка.