Висельник и Колесница

- Фридрих Иванович! Прикажи развернуть пушки и дать залп по засевшему неприятелю! Не медли, дружище, время уходит!

Подполковник посмотрел в глаза Максиму, прищурился, кивнул и стал отдавать распоряжения обслуге двух крайних орудий.

Максиму казалось, что солдаты ворочают ганшпигами[119] неимоверно долго. Когда же, наконец, единороги глянули в верном направлении, он бросился к ним и принялся колдовать подле квадранта[120]. Артиллерийский капитан оборотил к Беллинсгаузену недоумевающее лицо и молча указал чубуком трубки на Максима. Подполковник пожал плечами, состроил гримасу и тоже без слов отмахнулся: пускай, мол.

В это самое время в Малом Ярославце французские стрелки высыпали из-за здания, встали цепью и дали залп по наступающей русской пехоте. В первой шеренге многие упали. Повалился на землю и отец Ксенофонт. Но тут же встал, выпрямился, поддерживаемый графом Толстым и снова поднял перед собой крест. Лицо батюшки залила кровь, но держался он твёрдо. Французы спрятались в укрытие. Следующий их залп будет почти в упор.

Покончив с наведением обоих орудий, Крыжановский медленно, будто боясь неосторожным движением сбить прицел, отступил на шаг, нащупал воткнутый в землю фитильный пальник[121] и благоговейно поднёс его к запалу. Единорог с грохотом отправил тяжёлую, сыплющую искрами бомбу в адский полёт. Вслед за первым бронзовым монстром натужно ухнул его собрат. Максим жадно приник к подзорной трубе и успел увидеть, как деревянная постройка, укрывавшая неприятельских стрелков, вздрогнула от прямого попадания двух бомб и грузно осела, превратившись в аморфную груду брёвен. Выбирающиеся из-под руин французы тут же стали напарываться на оказавшиеся теперь рядом русские штыки. В гуще сражающихся на миг мелькнул Толстой. Он поставил ногу на грудь поверженного врага и выдернул из неё крепко засевшую саблю. Тут же графа поглотила круговерть рукопашного боя и, как ни всматривался Максим, знакомой ладной фигуры более не примечал.

- Гонят! Гонят супостата! Истребляют до полного изничтожения! К самому монастырю докатились! Ура! Город теперь наш! – Беллинсгаузен, подбросил в воздух шляпу, поймал её и одарил Максима светлым старческим взглядом. – Да ты просто бог войны, замечательный мой человек!

Неразговорчивый капитан реагировал иначе: взглянув на результаты выстрелов Крыжановского, он оторопело раскрыл рот, от чего дымящаяся трубка выпала и угодила прямёхонько за отворот ботфорта. Тотчас капитан из человека степенного и молчаливого превратился в другого – бешено танцующего на одной ноге и неистово выкрикивающего ругательства.

А над округой всё нёсся и нёсся теперь уж не тревожный набат, но малиновый перезвон.

У Максима немного отлегло от сердца: Бог даст, поживут ещё на свете храбрый Американец сотоварищи. Что до собственной небывалой меткости, то она не показалась полковнику удивительной. Просто появилось ещё одно звено в цепи невероятных событий, совпадений и удач, из каковых стала состоять его некогда тривиальная офицерская судьба после знакомства с Толстым.

Хотел, было, предложить услуги в наведении батареи для стрельбы по мосту, но артиллеристы с гордостью отказались: где это видано, чтоб непрофессионал, пусть он хоть трижды гвардеец, учил их уму-разуму. Действительно, сами сумели-таки пристреляться. И вскоре от моста остались лишь плывущие по течению щепки, за которые отчаянно цеплялись утопающие французы.

- Знай наших! – ребячливо жестикулируя, радовался Беллинсгаузен, – теперь дождёмся, когда неприятель снова восстановит мост, запустит в город очередную порцию горе-вояк, после чего повторим урок. А те, кто успеет перебраться, всецело окажутся в лапах его медвежьего превосходительства, генерала Семёнова. Уж он-то болезных подерёт хорошенечко, со всей душою. Так что, покуда старый барон Беллинсгаузен способен палить из пушек, никакого успеху французу не видать.

Максим собирался откланяться, но чувственный монолог подполковника остановил сие намерение. «Уж больно старик недооценивает врага. Французы – не дураки, чтоб слепо переть в столь незамысловато расставленные сети. Значит, они попытаются каким-либо образом подавить огонь русской артиллерии, а уж потом возобновят атаки на город», – Крыжановский огляделся на местности. Будь он неприятельским военачальником, первым делом выдвинул бы дальнобойные орудия и стал палить по русским батареям. Но это – полумера. Надёжнее выслать отряды, каковые могли бы скрытно подобраться к вражеским пушкам. Рельеф тому благоприятствует – сплошные овраги. Особенно легко добраться до слободы, где засели егеря Бистрома с конно-артиллерийской батареей. Сюда посложнее, но при определённой сноровке…

- А что, Фридрих Иванович, охранение у тебя присутствует?

- А как же, голуба! Рота мушкетер! – беспечно ответил подполковник. – Сказать по чести, я тех мушкетер услал на северный склон, чтоб не путались под ногами.

- У кого, позволь поинтересоваться, чтоб не путались под ногами? У неприятеля, что ли, реши он проследовать во-о-н тем оврагом до подножья холма?