Висельник

- Идиот какой-то, - сказала Нина. Я чуть не задохнулся от счастья и нежности - впервые. Именно так она сказала: "идиот какой-то". Так о близком говорят, о муже, о женихе, о любовнике, о друге - меня все устраивало. Бог послал мне этого Александра Сергеевича, как он мне все облегчил, как он мне помог! В День советской милиции - или такого праздника уже нет? - ну, российской! - поставлю свечку во здравие Александра Сергеевича Петрова, майора в отставке, художника, поэта, барда, замечательного человека!

- Ну хорошо. Я скажу, что жрать нечего. Ты хочешь что-нибудь принести? Это опасно. Я наброшусь на тебя. Ясно?

- Тогда вы симулируете. В таком состоянии не набрасываются.

- У меня особый случай.

- Вы весь - какой-то особый случай. Я вас не понимаю.

Ах, девушка какая хорошая! - даже мыслей своих скрывать не умеет. Тут я подумал, что соврал. Мысленно соврал - фразой этой и интонацией. Потому что фраза и интонации были как о посторонней. Или еще я это называл: объект. А было уже - другое.

И я сказал:

- Слушай, не надо ничего этого. Не особый я случай. Я действительно очень хочу тебя, как бы это... употребить. После этого ты мне будешь не нужна. Я никого так не хотел. Ты хороша, стерва. Очень хороша. Я тебя как живую перед собой вижу: и глаза, и волосы, куда руки запускать, и плечи гладкие, хрупкие, и грудь, вот одна, а вот другая, венерины холмы, как поэты говорили, а на холмах - восхолмия, твердые, напрягшиеся - и ты это чувствуешь, живот твой вижу с впадинкой и золотистое внизу, особенно когда свет сбоку, и ноги вижу - от сгибов у бедер до округлых коленей, до тонких лодыжек...

- Хватит! - закричала она. Закричала - когда я уже все сказал о ней.

- Повторяю: употребить тебя хочу, и больше ничего, и мог бы, мог бы, уж поверь, несмотря на происки твоего майора, - но не хочу. Тебя не употреблять, тебя любить надо. Оставайся жива-здорова, выходи замуж за Сережу, уезжай к черту!

Тут я ее просто-напросто обматерил - семиэтажным, которому меня научили мои деловые партнеры с восьмилетним образованием, тот же Станислав Морошко. Впрочем, эту науку каждый с детства знает. И все же есть такие коленца! И грубо - и что-то мужское, мужицкое, сильное, отчаянное и разбойное, как сарынь на кичку, есть в таких коленцах!

Она молчала.

Потом - медленно:

- Прав Петров. Ты - страшный человек. Есть, которые притворяются, а ты по-настоящему. Ты откровенно страшный. Любуешься этим, что ли? Был у меня один - тот мелко-страшненький оказался. Ну то есть - даже убить может, но с визгами, с истерикой, а ты, наверно, глазом не моргнешь.

- Пошла ты со своим майором, знаешь, куда? Я в жизни никого всерьез не трогал, разве только Сережку твоего, и то сдуру, психанутость какая-то накатила, я надеялся - он меня сделает. Я зимой, старшеклассником еще был, нашел в сугробе нищего безногого - на пустыре, на окраине, два часа нес его на себе до дома, руки отморозил, даже отрезать хотели. Не хвастаюсь, а просто - нечего на меня валить. Я нормальный человек. Если есть что ненормальное - тебя хочу. Не люблю и не мечтаю полюбить, просто хочу. Маньяком стал - но в одном направлении.

- А любить что, не пробовал даже?

- Два раза попробовал, хватит, я ведь рассказывал уже. Слушай, я видеть тебя хочу. Не трону, клянусь, матерью клянусь, Богом самим, посидим просто, посмотрю на тебя - и всё. Видеть тебя хочу... Ты где?

- Я здесь, - послышался тихий голос. И не растерянный ничуть, не задумчивый - потому что женщины в таких ситуациях не растеряются, не задумаются, ими другое что-то движет. Шестое чувство, может, как у майора Петрова.

- Ладно, - сказала она. - Сейчас еще не поздно. Но пока доберусь... Я ведь на той самой окраине, где безногие на пустырях валяются. Три дома, а вокруг степь. А ты наверняка в центре.

- Говори адрес, через двадцать минут я за тобой заеду. Увидишь: красная машина, "ниссан", выйдешь. Заходить к тебе не хочу - чтоб маму не тревожить.

- Мудро, - усмехнулась она.

Последующие часа полтора я изображал из себя уже не дельца-умнягу, брезгливо проходящего через социалистическо-капиталистический период первоначального накопления капитала, а барыгу, жлоба, рашен бизнесмен: музыку в машину, какая побухтистее (шоб вся улица слыхала: я еду!), скорость - шоб никто ни-ни не обогнал, проскоки с ревом гудка на красный свет под матерки шоферов, плеванье старичков на тротуарах и зависть пацанья, заезд в гараж, открывающийся автоматически с помощью пульта из машины (так же и свет в гараже зажигается), легкими шагами в светлом летнем костюме - с дамой на девятый этаж в загаженном лифте, а в квартире уже чудодейственным образом: цветы, фрукты, шампанское с ананасом, музыка льется из системы хай-фай, кондиционер работает бесшумно, на полах обоих (именно так!) комнат ковры, во второй комнате - постель ширины такой же, как и длины, кресла, в которых утопаешь - и не хочешь выплыть, - и все это специально, все это я знал, для чего, ждал все слов - и дождался.

- Вот, значит, чем ты меня решил охмурить? Скромный делец.