Висенна. Времена надежды

— Подожди-ка! — он поднялся, отворил дверь. Наружу выбежал, не одеваясь. Ему повезло: солнце всходило за спиной и по глазам не ударило. Спарк замер надолго: тени заметно укоротились, пока он широко распахнутыми глазами впитывал и впитывал цвета. Серебристые изнанки рябиновых листьев — для всех оттенков попросту нет названий! Ягоды: от ярко-алых, до черно-рыжих. Листья: темно-зеленые; напротив — светлые, изжелта-травяные; зелено-белые; густо-изумрудные, тусклого блеска; рядом — наоборот, неистово-яркие, просвеченные — как лучи зеленого солнца; изморозью сверкает пыль в столбах света между веток. А сами ветки! Коричневые, легко-желтые, и черные, резкие, как молнии в стеклянно-голубом небе. А свежая, пахнущая жизнью, трава под ногами; а стены золотистые, над которыми колышется выпаренный солнцем смолистый запах — вон там и там дрожит воздух; а синекрасная вышивка на зеленых — пахнущих кожей, пылью, растоптанным яблоком — сапогах; а лимонножелтые рубашки, витые кольца на запястьях, узорные шейные гривны, весело блестящие в утренних лучах — как же он раньше ничего не замечал?!

Тут Спарк спохватился, что на нем-то нет даже и гривны. Вернулся в комнату, вытянул из-под темно-золотистой лавки черный сундук с медноцветными оковками. Одел нижнюю пару — тускло-серую от частых стирок; верхную — желтые шаровары и красную рубашку. Застегнул светло-коричневый пояс, усаженный серебряными звездочками. Синий плащ одевать не стал, потому как Время Васильков и Вишен еще продолжалось, и даже ночи не были особенно холодными. На ноги натянул толстые привозные носки из белой овечьей шерсти, а потом и сапоги рыжей замши.

И, наконец-то, посмотрел на Стурона, все это время терпеливо ожидавшего в комнате. Маг уже не стоял перед окном. Дед задумчиво прохаживался взад-вперед, держа на левой ладони маленькую бурую чашку, а правой — осторожно помешивая светло-соломенной ложечкой в той самой чашке. Из всех запахов, испускаемых отваром, проводник мог назвать только укроп.

— Речь-то у тебя не отобрало? — улыбка открыла ровные белые зубы.

Спарк развернулся глаза в глаза: карие в красные — и промолчал. Мир — цветной! На все оттенки слов не хватит.

— Вижу, что понимаешь… — снова усмехнулся Стурон. Присел на лавку. Чашку свою поставил рядом. Вздохнул:

— Прости мою спешку, Спарк. Помнишь, в день отлета Скорастадиру снились демоны твоего мира?

Спарк вспомнил прохладный двор прилетов Академии, в котором они ждали грифона, и как яростно размахивал руками Скорастадир. И алые волны, грозно прокатывавшиеся по мантии Великого Мага при каждом взмахе рук; и твердые коричневые пальцы, гладкие, несмотря на пожитость Рыжего.

Землянин наклонил голову утвердительно.

— А вчера мне приснилось то же самое. Выходит, миры и вправду сближаются. Значит, и демоны скоро перемешаются, здешние с нездешними… Скажи, парень — ведь в твоем мире с ними както умели бороться?

Игнат полез чесать затылок. Тут надо много объяснять. И все больше — тех вещей, которые на Земле почитаются мистикой, а от того не принимаются всерьез, толком не исследованы, не опробованы и не испытаны.

— Мне надо много чего об этом вспомнить. И привести в порядок то, что помню. — Спарк посмотрел на вымытые пальцы, представив себе, как они покрываются чернильными пятнами. «Придется записывать еще одну книгу,» — подумал он, и произнес рассеянно:

— А я вот Висенну видел. Только почему-то она не сказала: что же мне делать. В вашем мире.

Стурон снова взял чашку. Принялся помешивать и молчал долго. Наконец, ответил:

— Ты прикоснулся к великим вещам — настолько глубоко, насколько надо лично тебе, здесь и сейчас. Если будет нужно, тебе откроется больше. Верь.

— Но я не верю в бога!

— Мы с тобой не раз и не два говорили о богах твоего мира! Ты не веришь в образ, нарисованный на доске. В людей, которых ты по недоразумению называешь священниками. Которые лезут между верующим и господом, как резиновая вещица между мужем и женой. И нужны они для того же, для чего та резиновая трубка: получить от религии побольше сладкого, ни за что не отвечая при этом. Оградить человека от вспышки прозрения.

— Но ведь…

— Ты скажешь, что у каждой вещи свой смысл? Согласен.

«Фрейд отдыхает…»

— Тебе скажи… Ты великий смысл в подтирании найдешь!

— Хочешь? Я могу.

— Стурон!! Я просто боюсь смеяться так и над такими вещами! Может, я слишком воспитанный, а, может, слишком умный. Кто погрубее…

— Кто погрубее, вряд ли дошел бы до этого места в размышлениях. Свинью допускают к столу только в виде ветчины!

* * *

Вечтина закончилась позавчера. Теперь кормщик выдавал на день два больших сухаря, мерку воды и головку сушеного лука. По крайней мере, на лук это растение походило вкусом. И спасало здешних мореходов от того же, от чего и лук на Земле: от цинги.