Вишенки в огне

После построения у немецкой комендатуры загружались в машины солдаты, что вчера прибыли из района на помощь в поимке «лешего». Уезжали обратно, так никого и не поймав, предварительно отправив с попутной колонной в фатерлянд гробы с телом командира взвода лейтенанта Меркель и ещё трупы семерых сослуживцев. Ужасная страна Россия: помимо комиссаров и красноармейцев, здесь сражаются против доблестных немецких солдат и лешие с водяными.

К немцам, широко улыбаясь, подходил высокий, опрятный, стройный полицай в форменной одежде, с винтовкой на плече. Его чисто выбритое лицо источало одновременно радость и глубокую признательность, подобострастие и готовность услужить.

– Хайль Гитлер! – поприветствовал он солдат, что, сгрудившись, уже сидели в кузове, некоторые из них ещё пытались досмотреть прерванные сны. – Три литра! – добавил распространённую среди сослуживцев-полицаев шутку, обыгрывающую немецкое приветствие.

Ответом ему были тишина и презрительные взгляды союзников. Но это, казалось, не очень-то и обидело полицая.

– Чего ж вы так, ребятки? – с этими словами в кузов полетела связка гранат. – Здороваться надо! – достав очередную гранату из кармана, полицай всё с той же улыбкой направился к оторопевшим солдатам, что столпились у соседней машины.

Не все из них успели отбежать на безопасное расстояние, некоторые, напротив, кинулись к нему, судорожно срывали с себя винтовки. Полицай тоже спешил им навстречу, выдернул чеку, нёс на вытянутой руке взведённую гранату бережно, как самый дорогой, самый ценный, самый хрупкий груз в своей жизни…

Напуганные очередным взрывом, аисты поднялись ещё выше, превратившись в еле заметные точки, взирали с недосягаемой высоты на эту непонятную страшную землю.

Глава десятая

Впереди осени 1943 года бежали долгожданные, радостные новости: советские войска освободили Смоленск, а за ним и Рославль! Да это ж почти за огородами! Ещё немножко, ещё чуть-чуть, и всё! Вот они наши, родные, советские! Господи! Как же истосковались все! Быстрее бы…

Агаша стоит с сыном на руках, смотрит, как накапливаются на деревенской улице немецкие танки, машины, мотоциклы. Солдаты неприкаянно бродят по опустевшим дворам сохранившихся домов, что-то ищут.

Длинный конный обоз с телегами, с артиллерийскими лафетами вытянулся вдоль шоссе почти на половину деревни.

Муж отец Пётр вместе с Емелей подкапывал в огороде картошку. Хотя, какой копальщик со старика? Однако елозит с лопатой, изображает бурную деятельность. Батюшка говорил, что старик недавно выкопал себе могилу на кладбище. Чем бы дитё не тешилось… Сегодня на тележке свозит картошку к погребу.

Обратно Василька посадит, катит в поле, а тот даво-о – олен, хохочет, заливается! Воистину, старый и малый…

Матушка перебирает в памяти события последних дней, дня сегодняшнего, горестно вздыхает.

Вот ещё немножко отдохнёт и пойдёт копать картошку. Война войной, а есть-пить надо. Сынишка Вася то и дело бегал от мамки к папке, а то и норовил спрятаться от родителей в пристройке, что за церковью, играл в свои детские игры. А сейчас устал, отдыхает у мамки на руках, хотя перед этим порывался сходить посмотреть машины на деревню.

Вроде, как и лето только закончилось, осень – вот она, да и гонит Красная армия немцев, радоваться надо, а на сердце тяжело, так тяжко, что и не выговорить. Которую неделю, как фашисты окружили лесной массив, почти каждый день идут тяжёлые бои партизан с врагом. Недавно батюшка Пётр ездил в Пустошку, отпевал заживо саженых жителей деревни.

– Ой, Господи! Что творится, что творится?! Быстрее бы конец этой войне, скорее бы наши пришли, – шепчет женщина, слегка покачивая на руках сына.

Там, в Пустошке, сестра старшая Наденька с семьёй была. Где она, что с ними – ни слуху, ни духу. Муж в ту последнюю поездку так и не узнал ничего о судьбе родных людей. Молва идёт, что почти все мирные жители успели спрятаться, ушли на остров, что посреди болота за деревней в лесу, там и спаслись. Но многих и сожгли, в основном стариков и детишек. Глупые, думали, что немцы не станут их трогать, ан, нет: без разбора собрали всех, кого смогли найти по погребам да землянкам, согнали в уцелевший хлев бабушки Трофимовой Ульяны Никифоровны, да и сожгли заживо вместе с хозяйкой, ироды проклятые. Никого не пожалели: ни старых, ни малых. Руню стёрли с лица земли буквально сразу после уборочной в первый год войны. Что-то не понравилась фашистам в жителях это затерявшейся среди леса и болота деревушки. Так же теперь и с Пустошкой. Главное, без разбора уничтожают: прав ты или виноват, никого не волнует. Живёшь в этой деревушке – значит, виновен по определению. Или расстреляют, или сожгут заживо.

– Вот изверги, чтоб им ни дна, ни покрышки, прости, Господи, – снова проклинает женщина немцев.