- Мы соврали, - Дилан бросает сигарету в песок, вновь начиная рыться в карманах мешковатых штанов. - Мы соврали всем тогда, - достает пачку сигарет, вытаскивая вторую.
- Что это значит? - нельзя давить.
- Ну, - Дилан хмурится, затягивая. - Мы часто переезжали из-за работы матери. Отец сидел у неё на шее, так что приходилось соглашаться со всем, что она говорит. Она была главой семьи. Авария произошла на территории Канады, так что доставили нас в местный госпиталь. Ни документов, ни паспортов. Все сгорело. К слову, наша машина столкнулась с мини автобусом, в которой ехала семья. Я пришел в себя на следующий день после аварии. Я практически ни с кем не говорил, поэтому врачам было трудно найти информацию обо мне. Они надеялись на то, что кто-нибудь из очнувшихся окажется моим родным. Так и было. Моя мать пришла в себя раньше отца, но, как оказалось, она сочла эту аварию за дар, - Дилан усмехается. - Она - чертова актриса, - щурит глаза. - Серьезно. Она заслужила Оскар.
Я хмурюсь, видя, как Дилан кусает больные, кровоточащие губы, нервно моргая.
- Я был ребенком, Черри, понимаешь? - сглатывает. - У меня, соглашусь, был шок, поэтому я не разговаривал ни с кем. Ждал, что меня заберут, но, когда мать пришла в мою палату, - ухмыляется. - Она сказала, что понятия не имеет, кто я такой.
Я сжала губы. Впервые вижу, чтобы Дилан так нервничал, говоря со мной.
И он говорит со мной о себе. Это, черт возьми, нечто невообразимое.
Уна улеглась на песок между нами. Она переводила блестящие глаза с меня на Дилана, но морды не поднимала.
- Она оставила тебя там? - наклоняю голову, чтобы видеть выражение лица Дилана. Тот все так же усмехается краем рта:
- Ага, - затягивает. - Отец тоже воспользовался моментом и слинял. Думаю, он не хотел оставлять меня там, но отправился на поиски бара, чтобы привести нервы в порядок. Там и остался, - смеется. Смеется нервно, неестественно.
- Прошло около месяца. Врачи больше не видели смысла держать меня в больнице, поэтому передали в руки полиции. Я не разговаривал все это время. Был немного шокирован, так скажем, - облизывает губы. - Так странно, - хмурится, задумчиво уставившись куда-то перед собой. - Тогда я был так зол, так обижен на мать и отца. Я ведь… - сильнее сводит брови. - Я ведь действительно ждал её. Я не мог есть, спать. Я нелегко привыкаю к новому месту. Плюс ко всему, меня отвезли в приют, а там все спали в одной большой комнате. Я терпеть это не мог. Спишь, а всякий урод сделает какую-нибудь хрень с тобой. Так, например, мне вымазывали все лицо шоколадной пастой, вареньем, джемом, - перечисляет. - В общем, с тех пор у меня аля-фобия, - смотрит на меня. - Терпеть не могу спать с кем-то в одной комнате. Ненавижу, когда кто-то заходит ко мне. Я просто не могу спать, зная, что рядом кто-то есть.
Я моргаю, виновато бубня:
- Что ж, это все объясняет, - улыбаюсь, игнорируя упавший локон волос на щеку. - Так, как же ты попал к нам?
- Как-как? - Дилан усмехается. - Полиция вышла на мою мать. Было судебное разбирательство, отца засудили, ведь всплыли его… - замолкает. - В общем, маму лишили родительских прав за халатное отношение. Тогда та, видимо, решила перестраховаться, вызвав твоих родителей. Они были близкими друзьями, так что, согласились взять меня на себя. Хотя, Нина была в ужасе и прекратила любое общение с моей мамой. И мне это было на руку, - признается, кинув сигарету в песок, переплетает пальцы, поставив локти рук на колени. - А дальше рассказывать нечего: я приехал в ваш дом, ненакрашенная Зои в возрасте десяти лет жевала обложку от учебника, с интересом наблюдая за мной из-за двери кухни, и, - щурится, смотря на меня. - И маленькая пухлая девчонка, вбежавшая в гостиную с улицы, вся в песке, мокрая, с растрепанными волосами, - я моргаю, когда Дилан хмурится. - Ты держала в руках большую собаку, судя по всему, это была Уна.
Я улыбаюсь, отводя глаза:
- Господи.
- А еще от тебя пахло сырым мясом, а руки были вымазаны в чем-то красном. Скорее всего, ты купила Уне мяса, вот и вымазалась в нем.
- Ты это все помнишь? - я щурюсь, смеясь.
- Как можно забыть такое? - он смеется в ответ. Иначе смеется.
- Я был ребенком, но тогда даже испугался тебя. Пришла в крови какого-то животного. Тут бы любой кирпичей наложил, Чарли, - смеется, потирая глаза.
Я мнусь, но спрашиваю:
- А те письма…
Дилан пыхтит, вздыхая:
- Что ж, запомни этот день, ибо сегодня я предельно честен, - я улыбаюсь, и он продолжает. - Я никогда не читал эти письма. Мне было достаточно осознавать тот факт, что отец пишет мне.
- Значит. “Й. О’Брайен”…
- Йен О’Брайен, - Дилан перебивает. - Мой отец.
Я задумалась. Отвожу глаза:
- Мне нравится.
Парень хмурится:
- Что именно?
- О’Брайен. Твоя фамилия. Она мне нравится, - широко улыбаюсь, вновь взглянув на Дилана. - Знаешь, спасибо тебе.
Парень давится слюной, недоверчиво щурясь:
- Не понял.
Мои щеки покрываются румянцем, но он вряд ли увидит. Я действительно стесняюсь говорить подобное.