Вишнёвая смола

Когда мы с ним пошли подавать заявление, тётенька в ЗАГСе долго уговаривала нас подумать. Тётенька говорила, что, конечно же, у нас можно жениться в семнадцать (столько уже исполнилось двоюродному убожеству) и в шестнадцать (столько было мне на момент подачи заявления). И что любовь, и всё такое, это понятно, но!.. Тётенька в ЗАГСе драконила нас два часа, с сомнением глядя на чистенькую, голубоглазую, белокурую меня и на моего двоюродного брата, серого, бесцветного, всего в каких-то фурункулах и порхах. Причём надо понимать – говорила только я. Двоюродному брату-дураку моя мама запретила вообще рот открывать. И пообещала ему за это дать сто рублей. А за всю эту авантюру – триста. Поэтому он согласился и молчал. Тётенька в ЗАГСе спросила, где и как мы учимся и на какие деньги собираемся жить. Я назвала весьма престижный вуз, куда уже поступила, и сказала, что мой жених учится в автодорожном техникуме (хотя к тому моменту его оттуда уже выгнали, и он слонялся то в поисках – якобы! – работы, то на каких-то сомнительных побегушках у вонючего бурдюка). ЗАГСовая тётенька попросила «молодого человека» выйти и ещё полчаса ездила мне по ушам про то, какая я красивая и умная, и что я могу ей сейчас не поверить, но она точно знает, что мне ни в коем случае нельзя выходить замуж за «такое ничтожество!». Боже мой, мне хотелось обнять эту тётеньку из ЗАГСа и разрыдаться на её выдающейся груди! Как это всё было унизительно. Но мне нельзя было предавать маму, которой нужна была третья комната в новостройке на окраине. И я со всем отмеренным мне актёрским мастерством убеждала тётеньку, что я люблю своего жениха. Мне даже удалось подавить рвотные позывы. Потому что мне нельзя было предавать маму. Через полчаса тётенька, вздохнув глубоко и печально, позвала из коридора «жениха» и выдала нам бланк заявления. «Жених» икнул, рыгнул, испортил воздух и сделал две ошибки в собственной фамилии, про всё остальное уже промолчу. Нам даже дали пригласительный в свадебный салон. На прощание ЗАГСовая тётенька сказала, что, если кто-то из нас (тут она выразительно посмотрела на меня) или даже оба мы передумаем, – можно не приходить. И вообще, она будет очень рада, если мы передумаем и не придём в назначенное время регистрировать наш брак. Потому что мы ещё очень молоды, и… И всё такое. Очень правильное. Я и сама так думала. Мне в какой-то момент захотелось признаться тётеньке, что всё это не по-настоящему, а понарошку. Фиктивно! И чтобы она не переживала! Что никогда я, разумеется, не буду выходить замуж всерьёз за подобное ничтожество. Тем более что конкретно это ничтожество – мой двоюродный брат. Но мама сказала мне, что если я хоть где-то хоть полслова, хоть полвзгляда, хоть полсмешка – то у мамы будут крупные неприятности. И у мамы, и у папы, и у всех нас. Я не хотела всем нам даже мелких неприятностей, что уж говорить о крупных. И не могла предать маму. Но и тётеньку из ЗАГСа мне было жалко. Потому что она искренне переживала, что бы там ни говорили о бюрократах. По тётеньке прямо чувствовалось, что такие голубоглазые белокурые юные девушки, студентки престижных вузов, не просто не должны, но и не могут выходить замуж за подобный генетический и общественный отброс, каковым и являлся мой двоюродный «жених». Я всё знала и понимала. Тётенька знала не всё – и поэтому не могла понять. Я осознавала это и, чтобы не предать маму, предавала этого совершенно постороннего искреннего человека в его хоть и совершенно посторонних, но искренних душевных движениях и переживаниях за меня.

Тем не менее ровно через положенное время мы пришли «жениться». То есть – регистрировать брак. Этому говну сказали, что дадут ему триста рублей, только если он хотя бы умоется и козявки из носа не будет в ЗАГСе выковыривать. Свидетелями взяли сына вонючего бурдюка и тётю Олю (у которой уже тоже была фамилия вонючего бурдюка). Тётенька (слава богу, другая, более равнодушная) проговорила свои протокольные слова про ячейку общества, а мы с двоюродным отбросом обменялись фальшивыми кольцами. И вот когда исполняющая обязанности регистрации брака тётенька сказала, что мы объявляемся мужем и женой и можем поцеловать друг друга, это фурункулёзное нечеловекообразное кинулось на меня и поцеловало взасос. Это было настолько мерзко, что меня тут же стошнило. Я реально наблевала на пол в торжественном зале регистрации брака. Тётя Оля в качестве взрослой свидетельницы извинилась за меня и сказала торжественно-равнодушной тётеньке:

– Девочка уже в положении… Ну, вы понимаете.

А сын вонючего бурдюка скабрезно ухмыльнулся.

Вот таким был мой первый поцелуй, надо признаться. Насколько бы постыдным это ни было. Я до того ни с кем не целовалась. У меня были и друзья, и ухажёры, но я ни с кем не целовалась. Никто до этого убогого отброса не слюнявил меня в губы и не засовывал мне язык в рот.