Вишнёвый луч

Тогда жёлтое внутри цветка вспыхнуло как солнце, а белые лепестки стали так ярко белы, что неровности бросили синие тени, и я понял весь цветок как отображение солнца на небе.

Долго смотрел на прекрасный цветок и затосковал по воде".

** Басё. "В деревне".

Вконец отощавший кот

Одну ячменную кашу ест...

А ещё и любовь!

___________________________________________________________

Мы, русские, устроились лучше всех. У нас самая удобная страна, самые удобные люди. Вся Земля хотела бы устроиться так же. Поэтому борьба за власть в России - глобальная проблема. Манит всех. Самый лакомый кусок Земли. Понимаю Давида, понимаю сучёныша.

Конечно, у нас и прохладно бывает, и сумбурно, и просто удивительно. Но это наше личное дело.

Мы - вызов неверующим. С точки зрения чистого разума, у нас нет права на жизнь, на бескрайнее наше пространство, на пресную воду. Допустить в чистый западный мозг легитимность России - это признать волю Божию. Всего-то. А им, интеллектуалам, нельзя, невозможно признать Бога. Даже как идею. Даже как разумную идею. Им это неудобно и отменяет научный взгляд. Они верят Геккелю даже после его чистосердечного признания в научном обмане.* Чудики, право. Вон аппаратик на Титан швырнули, радуются. Будто он им оттуда тайну жизни передаст.

------------------------------------------------------------------------------------

* Э. Геккель, поклонник идей Ч. Дарвина, сильно завидовавший его лаврам, довольно долго мистифицировал научную общественность своими якобы сделанными открытиями о внутриутробной эволюции эмбриона: за девять месяцев зародыш вроде бы проходит все стадии живого от икринки до млекопитающего, ну, как будто подтверждая происхождение жизни эволюционно - от простейших до человека. Когда Геккеля разоблачили (оказалось, что знаменитые схемы внутриутробного развития, где маленькие жаберки становятся нормальными лёгкими, он нарисовал и раскрасил сам лично) и попросили вон из научного сообщества, он высказался в том духе, что все вы такие, и учёные часто врут ради славы. Вот истинный эволюционист во всей моральной красоте.

_________________________________________________________

Джованни похоронно и скучно посмотрел на рукопись. Пока не поздно - спалить белиберду. Да сохраним же честное имя дамы. А то потомки скажут: ничего себе целомудренница! Какие строки вызвала!

"Джованни!" - позвали с улицы.

Новорождённый писатель подошёл, высунулся в окно сколько смог и решительно повернулся к камину.

Зачем позвали с улицы? Поздно. Всё кончено.

Положив рукопись на каминную полку, Джованни подготовил дрова, перелистал бумажки, почему-то пересчитал деньги. Очень много бумаги, дров, денег, утреннего света. Изобилие всего.

Приятно, когда прямо перед смертью - изобилие.

Мария, ты просто репетиция любви к Богу. Не более. Как любая любовница, ты тренажёр. Как любая шлюха - репетиция любви.

Хорошо, что ты замужняя, набожная, прекрасная ликом и прочая.

Хорошо, что ты набожная: в церкви святого Лаврентия 12 апреля 1338 года ты чудо как хорошо смотрелась посреди утвари, камней, в богослужебных запахах... Прости Господи, я плачу, я не забуду этот день, когда Ты обрёк меня на мою чуму. Как ты прекрасна, Мария...

Я плачу! Плакать бессмысленно, а я плачу, и всё потому, что я ничего так и не сказал ей даже этой подлой, пошлой книжонкой, которую надо сжечь, потому что она порочит великое имя Марии Аквино, потому что не должна порядочная женщина вызывать к жизни такие страницы, такое страдание, такую кровь прямо из сердца.

Ну почему Ты не отнял у меня разум в тот же день, в церкви святого Твоего Лаврентия!!!

Зачем тебе, Господи, писать наши книги кровью наших сердец?

...А... Ты хочешь сказать, что Тебе тоже было больно, когда Ты творил нас? Мы-то думаем, что Ты радовался, и было это хорошо.

А Тебе на самом деле было больно? Вот оно что.

Каждый день наш, каждый вздох - это Твоя боль. Вот оно что. И ярость Ветхого Завета - она от космической, непереживаемой, невообразимой боли! О Боже, вот зачем Ты дал нам любовь к женщине. Только так, и то редко, мы понимаем, как больно Тебе.

Я понял. Раб Твой, Джованни Бокаччо, сегодня понял Тебя.

УРОКИ ВЛАСТИ

Давид проснулся, но открывать глаза не торопился: постмодернистское видение, мерцавшее пред внутренним взором, было шёлково-бархатным и лилово-серебряным. Всё сновидение звенело и звучало полным оркестром внезапных и точных смыслов. Но без форм и слов. Жаль выныривать: смыслы улетят.

Женщина, отдавшая ему ночь, сейчас лежала, возможно, рядом, на этой же кровати. Любое утро есть риск для любви, поскольку свет жесточе зеркала, но в нашем случае, когда Давиду дали волю, осыпали чудесами, гарантировали ещё большие чудеса, но при всём этом уютно целовали-обнимали, - в изменённом мужском сознании тихонько поселялась паника.

Откровенно говоря, он по-прежнему боялся смотреть на неё по утрам. Каждое пробуждение было тяжёлым испытанием веры и нервов: а вдруг он недопроснулся? Вдруг это всё вообще сон? Вдруг она явится однажды реально восьмидесятилетней, во всей подобающей красе?

Её рука накрыла его веки.