Вишнёвый луч

Плачась о Петре, я вдруг почувствовала, что и тут я несу наибанальнейшую чушь. Петра закозлило? Бывает только так! Не иначе! Почему я думала, что в современном мире, где секс абсолютизирован и беспредельно самоценен, бывает иначе? Пётр не мог поступить иначе. В половых делах тоже ведь постмодернизм.

Француз выслушал меня не перебивая, взял мой мобильный, позвонил какой-то Даше и сказал, что мы сейчас придём.

- Мы? - очнулась я.

- Да, - уверенно ответил француз, сияя чистыми голубыми глазами. - Моя старинная приятельница работает в рекламном агентстве. Вы хотите работать в рекламе?

- Я уже работала в рекламе, - сказала я, трепеща от тёмно-фиолетового предчувствия. Как на сквозняке. - И мне сейчас надо работать хоть где-нибудь.

- Ну и хорошо, пошли. Она чудесная, эта Даша, вам понравится. У неё дивный муж и замечательный отец. Приклейте вот этот пластырь...

Мой парижанин, казалось, любил весь мир. Всё-всё в этом мире было чудесно и замечательно. Даже загадочная фирма, выпускающая чёрно-синие зажигалки с белым мужиком. Печатными буквами.

- Ведь вам нужны не столько деньги, сколько трудотерапия, да? - корректно уточнил француз, распахивая предо мной шикарную деревянную дверь в одном из лучших офисных зданий на Тверской. - А на вашу бабушку не обижайтесь. На гениев нельзя обижаться.

- Да, трудо. Терапия. Без гениев.

Мы взлетели на высший этаж и вошли в белый чистенький офис путаной планировки. Нам позвали вожделенную Дашу - и вот она появилась.

Сосредоточьтесь. Отсюда начинается новый вираж. Она чудесна, сказал француз. Внимание. Закручивается сюжет.

Она ходила пританцовывая. Худенькая, с крошечными ручками и сверхъестественно громадными глазами, она казалась изделием добродушного фантаста. Словно некто, мучительно пишущий нечто, вдруг однажды всё-таки получил возможность воплотить ускользающее поэтическое слово - и сделал девочку-женщину, не предусмотренную анатомией.

В гибком и, можно сказать, портативном теле Даши проживал низкий зычный голос, которым она легко управляла на русском и английском языках. В её облике была необъяснимая странность: для передвижения она пользовалась ногами, хотя по всему ей больше подошли бы крылья.

Даша выбежала в синих джинсах-стрейч, ухмыльнулась, как видавшая виды, но молниеносно превратилась в даму, почти леди, выпрямила спину и пригласила нас на кофе. Все её переливы осуществлялись с такой скоростью, что я никак не успевала выявить красную нить: кто же она, эта сорокалетняя девочка в джинсах и с волнующим басом? Но было интересно.

Сели, пьём кофе. Даша на английском языке руководит кем-то, бегающим по коридору. А француз на русском уверяет её, что вчера она была прекрасна. И вовсе не пьяная. Я смекаю, что они были на какой-то вечерине, представлявшей взаимный интерес. Потом соображаю, что они дружат лет двадцать пять и я тут не помеха ни в чём. У них очень светская беседа, они оба к чему-то причастны, бомонды сплошь. Эти полунамёки, полувзгляды, - нет, никакой интимности тел, а только кастовость и посвящённость. Обычно я до дрожи ненавижу этот вид кастовости, особенно часто встречающийся среди золотой молодёжи.

- Вы работали в рекламе? - спросили наконец меня.

- Да. И давно. И даже преподавала её основы, - говорю я и левый глаз придерживаю. Кровь течёт.

- Прекрасно. Скажите, какие ассоциации у вас вызывает слово "мужик"?

- Прекрасные, - нашла в себе силы улыбнуться я. - Что-то очень крепкое и ответственное.

- Вот! - обрадовалась Даша. - От-вет-ствен-ность! Здорово. Сколько вы хотели бы получать в месяц?

Я набрала побольше воздуха и как прыгнула:

- Тысячу. Чистыми.

- О"кей. Сегодня же поговорю с шефом. Нашему проекту нужен пиар-менеджер. Вы знакомы с пиаром?

- Да. Я даже с имиджмейкерством знакома. Было дело. С кандидатами в депутаты парламента.

- Ну и как? Они прошли в парламент?

- Да.

- Отлично. - Даша искренне радовалась. От её гиперсветскости не осталось и следа. - Завтра позвоню вам!

На улице мы с французом перевели дух и рассмеялись. Он был очень доволен переговорами - и скоростью, и результатом. Я тоже.

- Ну что ж, теперь я могу со спокойной совестью лететь в Париж, - сообщил он. - Сходите к травматологу, зашейте лицо, а то некомильфо. А Дашка - прелесть, правда? Вы не будете больше плакать?

- Надеюсь, нет. Опять же - ирония судьбы... Мужик. Надо же такое выдумать!

- Собственно, какая разница - что рекламировать, - сказал француз. - Всё рекламируют. Зажигалки "Мужик". Пикантно.

- Не только зажигалки. Пепельницы тоже. А вообще-то - сигареты. Вы разве не поняли?

- Да? - Он вдруг задумался и огорчился. - А я почему-то решил, что только зажигалки. Это, конечно, тоже пошлость, но, по крайней мере, это объяснимо. Но сигареты...

- Вы же видели: там целый блок сигарет лежал на столе. Даша сказала, что это пробная партия.

- Не заметил. Надо же, - ещё пуще огорчился француз. - Я, видите ли, не курю.

- Не курите? - удивилась я. - А зажигалку носите?

- Это для женщин, - мягко объяснил он. - Мои женщины, случается, курят. Я соответствую. Я не могу отказать женщинам ни в чём.