– Отчего же, вроде, становится… Раньше-то мы огород лошадкой пахали, вот тогда из-под плуга, ужас, сколько выворачивалось. Сейчас с лошадками проблема, вручную копаем, и, вроде как, поменьше их становится. Но всё равно есть… Специально их в огород мне кто-то кидает, что ли? Завидуют или ревнуют?.. Не пойму… И, главное, ровно так они из земли-то вылазят, словно, действительно, кто-то камни эти посадил, а они возьми, да и вырасти… Прямо чудеса какие-то, да и только…
Бабушка Матрёна внимательно выслушала Марию Ивановну до конца, не перебивая. Потом тихим, скрипучим, старческим голосом заговорила сама:
– Зря ты, Машка, на чудеса какие-то грешишь. Нет их тут и в помине. Пойдём-ка в дом, напои меня чаем, я тебе всё и расскажу, что знаю и что вспомню.
Зашли в дом. Мария Ивановна быстро собрала на стол. Она, как чувствовала, что сегодня гости к ней заглянут, напекла с утра пораньше разных пирогов. Обычно она это делала, когда ждала сына из города. Любил он побаловаться пирожками. Да и внукам бабушкина стряпня тоже нравилась. Но сегодня сын приехать, вроде, не обещался, а вот пирогов всё равно настряпать захотелось.
Бабушка Матрёна тихо прошлась по комнатам, всё осмотрела, потрогала вышитые шторы на межкомнатных дверях. Потом подсела к столу.
– Хорошо у тебя, Машка. Ты уж извини, что так тебя называю. Между прочим, я ведь тебя вот этой грудью выкормила, – она похлопала рукой по своим худым старческим грудям. – Тогда они были, конечно, не такими тощими. А у мамки твоей вдруг молоко пропало. Она и прибежала ко мне. Рожали-то мы с ней вместе. Ну, да ты, наверно, знаешь, рассказывали… Вы ведь с моим Витькой одногодки были, учились вместе…
Бабушка Матрёна вытерла косыночкой набежавшую слезу.
– Сколько тебе сейчас?
– Так пятьдесят восемь исполнилось.
– Вот… И Витеньке моему тоже столько же было бы. Если бы дожил. Он ведь у меня поздним ребёнком-то был, очень поздним… М-да… И ведь он, стервец такой, мне даже внучат не оставил. Сгинул на чужой стороне, похоронили в братской могиле. А как он рвался служить именно на границе… Вот и дорвался. Я уже старая теперь, на могилку к нему съездить не смогу. Да и съездила-то туда только на похороны и ещё один раз. Далеко сыночек мой лежит…Помру, так и будем лежать на разных концах земли. О-хо-хошеньки, судьба ты наша…
Поев пирогов и попив чая, бабушка Матрёна вдруг встрепенулась:
– Слушай, а ты что не останавливаешь меня. Я зачем к тебе зашла?
– Так про огород рассказать…
– Во-от. А я тебе всё про судьбу балаболю.
– Ничего страшного. Про судьбу тоже ведь кому-то высказаться нужно. Нельзя всё в себе держать.
– Ага, ты поучи ещё меня, что и кому рассказывать. А то я не знаю. У самой-то тоже жизнь не сахар, тоже ведь досталось сполна…
– Да кому это интересно? Это моя жизнь, какой бы она ни была. И давайте не будем об этом. Лучше поговорим про мой чудо-огород.
– Ну, как хошь, – недовольно буркнула бабушка Матрёна. – Про огород, так про огород. Слушай тогда…
В стародавние времена на месте вашей усадьбы стояли деревообрабатывающие цеха. Домов вокруг было ещё совсем мало, получалось, что цеха стояли, чуть ли не на окраине села. А лесов кругом у нас всегда богато было. Вот и приспособился Степан Петрович Гусев, хозяин этих цехов, лес валить, пилить его на своей лесопилке, а потом делать в цехах мебель всякую. И столы, и стулья, и кровати, и шкафы. Делали, в основном, для города, и очень неплохого качества. Кое-что, разумеется, приобреталось и сельчанами. Может, у кого-то даже до сих пор мебель эта сохранилась. Но покупали мебель, чаще, люди зажиточные, у кого деньги водились. Простые-то люди сами себе её делали, простенькую. И ничего, жили себе да поживали.
А Степан Петрович процветал. Спрос на его мебель был большой. Каждый день в город уходили обозы с его продукцией. Но случилась огромная беда.
Выдался очень жаркий и засушливый год. Дождя не было всю весну. А в начале лета заполыхали пожары. Причём, горело так сильно и так много, что потушить огонь никто не мог. Да не особо и старались. Думка у всех была одна – спасти бы свою семью и скотину.
А огонь бушевал уже в ближних к посёлку лесах. Дым поднимался намного выше самых высоких деревьев, пламя подступало всё ближе к посёлку. Сначала с одной стороны, потом с другой. Подобрался огонь и к мебельным цехам. Степан Петрович, увидев, как загораются штабеля высушенного леса, недолго думая, собрал свои деньги и драгоценности, посадил в пролётку жену и десятилетнего сына и умчался прочь, оставив всё своё хозяйство на пожирание огню. Больше его в наших краях никто никогда не видел. Выжил он тогда или нет, а, может, в огне сгинул – кто знает.
Пожар был огромный! За полдня сгорела половина посёлка. Вместе с мебельными цехами. Мне, хоть всего лет семь было, но я до сих пор прекрасно помню весь этот кошмар, этот ужас… Сгорало всё дотла. А, по старому поверью, на месте сгоревшего здания новое-то ведь не строят. Говорят, к новой беде это может привести. Вот и стояло полпосёлка сгоревшим. Долго стояло. И на месте мебельных цехов тоже пустырь был.