Високосный, 2008 год

В трамвае, в очереди через турникет, Платон нечаянно подтолкнул, замешкавшуюся впереди него женщину средних лет, и получил в ответ:

– «Во, прёт!?».

Подзабывший московскую транспортную культуру, Платон, под смешки некоторых ближайших пассажиров, всё же быстро нашёлся, что ответить:

– «Да, если бы я тебя пёр, ты бы… родила!».

Из чего вновь проснувшийся пересмешник сделал вывод: его трудовые московские будни начались!

Войдя в офис, Платон сразу, по здесь негласно не им заведённому правилу, не здороваясь, начал первым и, главное дело, громко.

– «Ну, как Вы тут, без меня, справились?!» – спросил он Надежду нарочно покровительственно.

– «Справились!» – ответила та, чуть раздражаясь.

А Алексей, фыркнув, как рыжий жеребёнок, вообще промолчал.

– «Ага! Можете, когда захотите!» – злорадной улыбкой парировал Платон её раздражение, но игнорируя Ляпунова.

Позже Надежда улучшила момент, когда Алексей уехал, и поговорила с Платоном наедине об их работе вообще и его в частности.

Из эмоциональной и путаной информации начальницы, перемежавшейся претензиями к Платону на его длительное отсутствие, он понял, что та завуалировано запугивает его увольнением, если такие его длительные отсутствия будут повторяться и в будущем, а сейчас вынуждена несколько понизить ему зарплату, но, якобы, по другим, объективным причинам.

Более того, она прямым текстом объявила, что не заплатит ему за июль, а Гудин и Ляпунов теперь «заимели на него зуб», за то, что им пришлось летом работать за Платона, и не идти в отпуск.

А от их общей начальницы, Ольги Михайловны, его длительное отсутствие удалось, якобы, пока, почему-то и для чего-то, скрыть.

– «Ты свой больничный никому не показывай!» – закончила свою, насколько пламенную, настолько и возмутительную речь Надежда.

Как будто этой Ольге Михайловне было дело до таких мелочей?! Что за бред?! Это же епархия исключительно Надежды! А-а! Не хочет лично со мной сориться, вот и переводит стрелки повыше. Пойди – проверь!

Да и вообще! Какую чушь она мне здесь несла?! Как будто говорила со своим ребёнком?! Человек совершенно без понятий, без чести, стыда и совести! Как будто я попал в больницу по своему желанию и гулял там?!

А увольнения я не боюсь! Хоть сейчас готов уйти от этих дурней! Да и зарплата будет больше! Но, правда, придётся и работать побольше, и времени свободного может совсем не быть! А это для меня сейчас, пожалуй, самое главное! Так что пока я остаюсь, даже на более низкой, в полтора раза, зарплате. Подожду, как будет дальше. Поживём, увидим, посмотрим!

У меня, зато теперь будет полное моральное право в случае чего резко уйти от Надежды на другую работу, более интеллектуальную, и на большую зарплату. А уходя, ещё ей и ответить на её вопрос, почему мне там дают больше?: Надь! Ты мне здесь платишь за мои больные руки и ноги, а они-то мне будут платить за здоровую голову!

А эти, двое, тоже хороши! В отпуск не могли пойти?! В общем, мудачьё!

(Позже Нона сообщила Платону, что те всё лето маялись от безделья.)

Всё, это мне уже надоело! Я как чувствовал, что вокруг меня возникает напряжённость! Недаром Надежда несколько раз звонила мне в больницу! Надо теперь срочно менять мою тактику поведения в ООО «Де-ка»! Никаких дружеских отношений и смехуёчков! Мой работодатель Надежда. Она мне даёт работу и платит. Вот с нею я и буду иметь все дела! А остальным я ничего не должен! И они мне совершенно не интересны! Что надо, я о них узнал! Так, что и общаться нам незачем! Да и с нею лишний раз тоже! За что боролись, на то и напоролись, господа коллеги! – про себя возмущался несправедливо обиженный Платон.

Слушая Надежду, он молча кивал головой, в знак понимания сказанного начальницей, изредка перемежая кивки глухими звуками «Угу!».

Лишь после их разговора, уйдя к себе, Платон и пришёл к только что сделанному выводу, решив измениться. И ему, с его тренированным разумом и волей, было это сделать нетрудно. Он теперь отгородился от своих коллег не только каменной стеной, но и стеной отчуждения.

Когда Платон ещё думал о предстоящем выходе на работу, у него была мечта, чтоб не видеть ненавистного и надоедливого Гудина.

И она поначалу сбывалась. Гаврилыч уже был в отпуске, и должен был в нём пробыть ещё и следующую неделю.

А в первый же рабочий день на Платона обрушилась очень тяжёлая физическая работа. Он словно нарочно подвергся испытанию на прочность, вернее на силу и выносливость. Коллеги словно проверяли, вольно, или невольно, результаты его длительного лечения и реабилитации.

Алексей привёз полную грузовую «Газель» тяжёлых, почти тридцатикилограммовых, наполненных по сотне банок с сыпучими биодобавками, коробок. А сам под каким-то предлогом уехал отвозить на своей легковушке другой груз, хотя вполне мог бы пока задержаться и вместе с Платоном всё разгрузить на склад.