Високосный, 2008 год

Постепенно «авангард» коллектива отстал от его «арьергарда», снова переключившись на свои разговоры.

– «Я смотрю, у тебя очень богатое воображение!» – польстила Нона писателю.

– «Так если у человека нет воображения и соображения, то это очень плохо!» – с непонятным для Ноны намёком ответил тот.

– «Что-то ты в последнее время как-то от своих отдалился? От своего коллектива!» – хоть и неожиданно, но вполне по теме и участливо, спросила Нона Платона.

– «Ну, посуди сама! А что мне в их конюшне делать?! И потом, я не Гудин, и не хочу ковыряться в чужом говне!» – ответил новоиспечённый конюх.

Вскоре вся компания расположилась на своём привычном месте в подвальчике, обмывать пивом шестидесяти шестилетие Ивана Гавриловича Гудина.

Сразу получив пиво, и в ожидании остального заказа, тот решил немного покуражиться над Платоном, взять реванш, надеясь, что в этот вечер тот не будет обижать именинника и он, Гудин, останется безнаказанным.

– «Платон! А что это ты после больницы стал закрывать все двери своего… кабинета?» – с ехидцей спросил Иван Гаврилович.

На что, бесцеремонно влезшая в разговор, Нона быстро ответила за Платона, пытаясь помочь ему с ответом, и боясь с его стороны снова какого-нибудь убийственного ответа Гудину:

– «Да он сквозняков стал бояться! Изолируется от… дуя!».

– «Да, нет! Это у меня изоляция от дур!» – ответил Платон больше, поперхнувшейся от холодного пива, Ноне, чем, открывшему рот от удивления, Гудину.

– «Я не про тебя!» – тут же наклонился Платон к Ноне.

– «Я поняла» – ответила та поначалу обиженно.

Но потом, действительно поняв, скосила глаза на Надежду.

Платон кивком головы подтвердил её спасительную догадку.

Стесняясь, коллеги заказывали, что хотели. Правда поначалу Надежда объявила всем, чтобы брали только по одному овощному блюду, мотивировав свою просьбу тем, что порции мяса большие, а ей худеть надо.

Но никто её не послушал, так как пришли сюда вовсе не худеть.

Платон тоже заказал, что хотел, но исходя из разумности цен. Он быстро прикинул, чтобы по деньгам получилось примерно, как во время его дня рождения, когда все были сыты, не обижены и довольны.

Но Гудин уже был настроен Надеждой на относительно небольшие расходы, и с раздражением смотрел, как Платону подносят и салат, и мясо, и мороженое с клубникой. Глядя на него, и другие раскрепостились, заказывая то, что нравилось. А настроение именинника было явно испорчено. Жаба жадности душила его. Он буквально бздел от того, что ели другие.

А тут ещё и Алексей подсуропил.

Платон вспомнил, как на его день рождения неожиданно приехала Ольга Алексея, поставив всех перед фактом.

Тогда Ляпунов с невинным выражением лица спросил Кочета:

– «А можно Оля с нами будет? Я за неё заплачу!».

И что оставалось делать Платону? Только соглашаться.

И вот сейчас, на день рождения Ивана Гавриловича, Алексей подкинул очередную, неожиданную подлянку.

Сделав нормальный заказ, не дорогой, но и не дешёвый, он по телефону получил звонок от Ольги с требованием или указанием немедленно к ней явиться.

А поскольку Ляпунов целую неделю до этого пробыл в отпуске с детьми на даче, и не видел подругу, то он быстро согласился.

И наш Алексей, недолго думая, ушёл с празднества, извинившись, не съев и не выпив ничего, оставив заказ на столе практически нетронутым.

Так Иван Гаврилович, вместо того, чтобы обидеться, как это наверняка было бы, окажись на месте Алексея Платон, или хотя бы многозначительно промолчать, как шавка тявкая, побежал за ним, всё время будто жалобно скуля, словно стесняясь или боясь кого-то:

– «Лёш! Лёш! Лёш!».

То есть Иван Гаврилович унизился перед ним, и даже этого не заметил.

А Надежда, вопреки своему первому желанию и указанию съесть только салат, вынуждена была теперь приступить и к мясному блюду Алексея, забыв про худение, но угостив, правда, им всех присутствующих за столом, в частности Нону и Платона, очень долго ожидавших свои порции мясного блюда.

Поэтому Платон сразу решил своё шестидесятилетие справлять не в ресторане, где можно было ожидать или неожиданного появления Ольги, или также неожиданного исчезновения Алексея, и злорадной улыбочки Гудина, который нарочно заказывал бы побольше и подороже, наверняка им бы и не съеденного, чтобы досадить Платону и его карману.

Всё это имениннику было естественно не нужно, и он подумал: