Високосный, 2008 год

Привыкший к запаху урины,
И перст, измазавши в говне,
Хоть в мыслях его много тины,
Неравнодушен он ко мне.

А я ему в ответ, злодею,

Поэму целую создал.
Так надо Гудину – халдею!
Его и змеем обозвал:

«Змей – Гаврилыч многоглавый

Ползает, но не летает.
В разговорах всегда бравый.
Только людям жить мешает.

Изогнулся «Пёстрой лентой»

В ненависти ко мне лютой.
Может, даже эвольвентой?
Иль, скорее, эволютой!

Он из пасти извергает

Не огонь, а хамство, тупость.
Ими он всех отравляет,
Превращая мудрость в глупость.

Может больно не ужалит?

Не смертельно, не опасно?!
Или вовсе он отвалит?
Ты так думаешь напрасно!

Хоть срубай ему все бошки

За обидные словечки.
Хоть ломай кривые рожки,
Изгибая их в колечки.

Хоть выдёргивай все жала…

Этим дело не поправишь.
Всё равно всё это мало.
Так злодея не исправишь.

Вырастают снова бошки.

Отрастают снова жала.
Как у чёрта растут рожки,
Словно Ёжка их рожала?!

Всё равно в нём столько яда!

Что посыл мой не напрасен.
Удавить бы надо гада.
Но не так уж он опасен.

Кто не знает горлопана?

Его речь ведь ядовита!
И Вы слушаете хама,
Пока совесть не привита.

Вот и вся о нём поэмка.

Он большого не достоин.
Это что, для Вас новинка?
Хоть такого удостоен!».

Я всегда всем готов подтвердить:

До высокого он не дорос.
Любит он всем всегда навредить.
В этом гадов он всех перерос.

И всегда, чтоб себя обелить,

Опираясь на маленький хвост,
Он готов всем повсюду «шиздить»,
Встав на лапы почти во весь рост.

В последний рабочий день лета Платон задал Гудину совершенно безобидный вопрос по работе. Тот ответил ему что-то короткое и нехорошее.

– «Пип, твою мать!» – возмутился в ответ Платон, но на этот раз, контролируя свой язык.

Опять, двадцать пять! До Платона, наконец, дошло, что постоянно пикируясь с Гаврилычем, он теряет своё лицо, нарушает свои же жизненные принципы. И тогда он решил просто заставить себя не разговаривать с ним больше, и вообще его не замечать.

Закончилась последняя рабочая неделя лета, а за ней и заключительные его выходные, ничем особым не запомнившиеся Платону, кроме своей формальной заключительности.

Ксения в субботу распрощалась с дачей, так как в понедельник ей предстояло приступать к работе. Платон же остался на ней пожить с кошками, пока позволяла погода.

Закончилось странное лето, но начиналась, с надеждой ожидаемая Платоном, осень.

Глава 6. Осень.

Хоть осень високосного года и началась с понедельника, и с одного неприятного события, но в целом оставила в памяти Платона весьма приятное впечатление.

Первого сентября ему, наконец, позвонила, вернувшаяся с дачи к внуку, пропавшая было его больничная знакомая Аврора Ивановна. Платон сообщил ей, где она может получить свои многострадальные очки. Пенсионерка поблагодарила его за внимание и пожелала писателю творческих успехов.

А Платон, в свою очередь, обрадовал её, что она уже фигурирует в его романе, вызвав новую порцию благодарности с её стороны.

Аврора Ивановна обратила внимание автора, что всегда будет к его услугам, пусть он ей звонит. На том они и распрощались.

После отпуска и больницы Платон жил на даче, и по утрам ездил на работу сначала на электричке до Казанского вокзала, потом на метро до «Курской», а далее пешком по улице Воронцово поле.

Поднимаясь по ней сначала вверх от Садового кольца, Платон поймал себя на том, что идёт слишком быстро.

И он подумал: Зачем? Ради чего? На работу надо не идти, а гулять!

И бывший скороход сбавил темп, наслаждаясь лёгкой прохладой тёплого, сентябрьского утра. Его широкие шаги давно уже не подкреплялись скоростью перемещения ног. И он заметил, что многие из молодёжи, даже имея короткие ноги, стали частенько обгонять его.