Високосный февраль

В кассе сидела пожилая женщина и с любопытством оглядывала залетевшую пташку. Перед ней стопкой лежали билеты. А вот желающих приобрести их не было.

Маша разглядывала афишу: Горький, «На дне»; Чехов, «Три сестры»; Горин, «Забыть Герострата». «Ого! – усмехнулась она. – Ну просто как в столице – тот же репертуар».

– А что сегодня дают? – с чуть пренебрежительной ухмылкой обратилась она к кассирше.

Та важно насупилась и с гордостью отозвалась:

– Сегодня у нас рассказы Чехова – совсем новый спектакль! Кстати, премьера была всего две недели назад и прошла с большим успехом, заняты почти все наши звезды. Две недели полный аншлаг. А сегодня пятый спектакль.

Кассирша говорила об этом с такой неподдельной гордостью, что Маше за свой снобизм стало неловко. Она сделала серьезное лицо и поинтересовалась, остались ли билеты на сегодня.

– А как же! – обрадовалась кассирша. – Вон сколько! Вам, наверное, партер? Первый ряд?

– Зачем же первый? Меня вполне устроит и третий.

И подумала: «Вот он, чистый и наивный провинциальный народ – ни подвоха не заметила, ни иронии. Совсем другие здесь люди, совсем».

До начала спектакля оставалось сорок минут, и по улице шататься не хотелось. Маша, попросив разрешения у кассирши, села на стул в предбаннике кассы.

– Да сиди! – Та тут же перешла на «ты». – Замерзла небось? А хочешь чайку горячего? У меня в термосе вот. – И, не дожидаясь ответа, протянула Маше чашку с горячим чаем. – Пей, пей! Полезный, шиповниковый – из своей, между прочим, розы!

Маша прихлебывала кисленький, вкусный чаек, хлопала глазами и всерьез задумалась о переезде в провинцию – здесь, кажется, тебя не предадут и не подставят. Другой народ, совершенно другой, определенно.

А через двадцать минут она стояла в фойе театра страшно смущенная – народ был разряжен и надушен. Женщины с прическами и украшениями смущенно и торопливо надевали туфли. Мужчины были в галстуках и светлых рубашках. Только Маша стояла с легинсах, заправленных в угги, в толстом вязаном свитере с оленями – подарок свекрови.

Она отправилась в буфет и там приятно удивилась – бутерброд с красной рыбой, которой ей тут же страстно захотелось, стоил всего пятьдесят рублей, а чашка приличного – как оказалось – американо из хорошей кофемашины – всего-то тридцатку. Ну и плюс пирожное картошка, ее любимое. За двадцать пять, между прочим, рублей. Еще одна приятная сторона провинции.

Маша оглянулась – зал был полон. Действительно аншлаг, кассирша не наврала. И если бы не удушающий запах слишком сладких духов, исходивший от ее соседки, немолодой дамы в блестящих кружевах, то все было бы замечательно. Но что делать? Придется терпеть и носик не хмурить – подумаешь, фифа какая.

Открылся занавес, и зал замер. Заиграла музыка, на сцену выпорхнула актриса. Декорации, конечно, были наивными и бедными – все понятно, какие деньги у провинциального театра? А вот высокий голосок актрисы звучал мелодично и звонко. Минут через десять, после ее заливистого монолога, в глубине сцены возникла долговязая мужская фигура.

Машина соседка наклонилась к ней и, обдав удушливым запахом духов и копченой колбасы из буфета, свистящим восторженным шепотом проговорила:

– Наш премьер Валентин Золотогорский. На него и ходим – огромный талант! А голос! Нет, вы прислушайтесь к голосу! До мурашек, а? А красавец какой! Наша гордость!

И довольная – нет, счастливая – тетка отпрянула, моментально опознав в Маше чужую. Конечно, да разве в таком, простите, наряде придут на премьеру приличные люди?

Маша вздрогнула, услышав фамилию премьера. Господи боже… Только этого ей не хватало! Вот же занесли черти в этот театрик! Она почувствовала, как сильно забилось сердце и кровь отлила от лица. Валентин Золотогорский. Премьер, огромный талант. Ведущий актер, на которого ходят полюбоваться и послушать его голос – голос красавца и любимца публики, чтоб до мурашек. Валентин Золотогорский. Премьер и любимец публики. И ее, Машин, папаша. Вот так.

Маша закашлялась, и соседка гневно на нее глянула. Маша пробормотала «извините» и вся превратилась в слух. Но напрягаться не пришлось – голос Золотогорского звучал мощно, величественно и красиво. Не признать этого было нельзя.

Он вышел на авансцену, и Маша принялась жадно его разглядывать. Сухощавый, скуластый, он был красив, но сильно потрепан, если честно. И все же глаза горели священным огнем – Валентин Золотогорский был в образе.

Как он играл? Да наверное, неплохо. Даже, возможно, вполне себе прилично, делая упор на сокровище, данное природой, – голос, глубокий и выразительный. Кроме того, хорошо поставленный. Наверное, мастерство не пропьешь. Явной лжи, переигрывания, фальши Маша не заметила. Или не хотела заметить?