Висрамиани

От слез его одежда была покрыта кровавыми пятнами, и от стонов лицо стало цвета золота. От мук любви душа его готова была вылететь из уст. Надежда на любовь его покинула. Образ любимой запечатлелся в его очах, и сон бежал от вежд Рамина. Необъятный мир казался ему не шире ладони. От долгих дум он лишился сознания, подобно пьяному или безумному. Временами Рамин пытался заглянуть в будущее и гадал по имени возлюбленной: соединит ли когда-нибудь их судьба? Иногда он ходил в сад шахиншаха, бродил там, призывая все деревья в свидетели, и говорил: «О вы, деревья! Будьте моими свидетелями, смотрите на меня, рыдающего. Когда веселая Вис будет здесь, расскажите ей обо всем, может быть, вы сможете отвратить ее сердце от несправедливости!» Иногда он обращался к соловьям, докучал им упреками и говорил: «Какое великое зло постигло вас на земле, что вы так стонете? Что случилось с вами? Вы сидите на ветках рядом с возлюбленными, не разлучены с ними, как я, и не потеряли душу.

Если у вас тысяча цветущих садов и радостей, то у меня тысяча горестей на сердце. Если вы так изливаетесь в песнях перед вашими возлюбленными, которые рядом с вами, и так жалостно вздыхаете, что же делать мне, не имеющему даже надежды увидеть Вис? Мне подобает стонать и взывать в урочный и неурочный час, ибо похитительница моей души не знает о моих страданиях.

Так он жаловался и бродил по винограднику с глазами, полными слез, и с израненным сердцем. Однажды, когда кормилица вышла погулять, она встретилась с ним. Когда Рамин увидел нужную ему, как душа, и желанную, как глаза, кормилицу, кровь его вскипела от радости и ланиты, ты бы сказал, облачились в рубашку макового цвета. От смущения перед кормилицей чело его увлажнилось. Как ни прекрасен был весенний сад, лик Рамина был прекраснее его в тысячу раз; раковины ушей напоминали чистое серебро; на щеках его пока еще не появились гиацинты черного цвета, а усики цвета мускуса, подобные виноградным, были похожи на чоган. Подбородок имел еще легкий оттенок камфары, губы походили на рубин, а зубы — на жемчуг; станом и ростом он был подобен колыхающемуся кипарису, на котором расцвела красная роза. Лицо Рамина было как полная луна над миром, на которую приятно смотреть. Одежда и головной убор украшали его. Он был знатного рода, известного со дней Адама. Лик Рамина был как живое солнце над землей, и сам он был преисполнен всех рыцарских доблестей.

Кому только не доводилось взирать на Рамина, тот в тот же миг жертвовал ему свое сердце. Он был знаменит и происхождением и доблестью: царский сын и брат Моабада и властитель над страной Махи. Если бы какая-нибудь волшебница встретилась с его взором, она уверилась бы и засвидетельствовала, что этот человек более силен в волшебстве, чем она; если бы фея увидела его лицо, она бы сказала: «Твоим царственным обликом ты прекраснее всех красавцев».

Прекрасноликий Рамин, лишенный души и сердца, бродил с затуманенным рассудком из-за любви к Вис. Будучи мудрее всех философов, Рамин все же заблудился на своем пути и, увидев в саду кормилицу, так обрадовался, словно обрел радости всего мира. Он поклонился ей и произнес хвалу. Кормилица, конечно, ответила на его учтивые приветствия, они поздоровались и обнялись, как старые друзья. Затем взяли друг друга за руки и пошли в уединенное место.

Они повели оживленную беседу, и этот разговор исцелил раненое сердце Рамина. Он разодрал завесу стыдливости, ибо сердце его было пленено стыдом, и сказал кормилице следующее:

— О ты, более необходимая мне, чем душа! С тобой я готов быть покорнее раба; эта встреча и разговор вернули мне жизнь! Я молю о счастье, так как ты мне — мать, а Вис— повелительница. Я всегда клянусь ее солнцем. Ей подобной, прекрасной, как солнце, происходящей из царского рода, никогда не было и не будет. Кто станет ее супругом, не будет знать печали. Ты б сказала, что она была рождена матерью для того, чтобы сжигать огнем все сердца и особенно, увы, мое сердце, которое от пыланья уподобилось алтарю огнепоклонников. Хотя я угнетен ее несправедливостью, все же пусть никогда ее сердце не будет охвачено таким огнем. Хотя счастье покинуло меня, все же пусть ей достанется счастливая доля. Я умираю, но вечно буду гореть любовью к ней, безумной любовью, и все же буду твердить: «Пусть она никогда не будет страдать, не будет проводить дни, как я. Сколько мук я перетерплю из-за любви к ней, столько радостей я прошу у бога для нее. Хотя я тяжко скорблю из-за нее, пусть она будет всегда весела!»

Все им сказанное понравилось кормилице. Выслушав его речь, она застенчиво ответила: