Vita Nostra. Собирая осколки

– Она ребенок, – сказал дедушка тусклым усталым голосом. – Она думала, что играет… А чего вы испугались, кстати?

Артур и Пашка переглянулись, мысленно адресуя друг другу тот же вопрос. Пелена жаркого дня наконец-то упала, оба осознали себя дураками, одурманенными слишком ярким солнцем.

– Она могла, конечно, глотнуть воды и закашляться, – мягко продолжал дедушка, – или наступить на острый камень… Вы бы тогда сразу ей помогли… Но она решила поиграть в прятки. Подыграли бы девочке, поискали и нашли ее в этих камышах…

Артур и Пашка подумали одновременно, что пора ехать домой. Летняя Торпа хороша, конечно, но лишь до определенного предела.

Пашка, опустив голову, прошел в дом. На кухне бабушка кормила Лору, уже переодетую в сухое, вареньем из земляники, тем самым, которое полагалось открывать только на Новый год.

– Прости меня, Лора, – сказал Пашка официально-покаянным голосом. – Прости, бабушка. Мы с Артуром, наверное, завтра уедем…

Бабушка посмотрела с сожалением, которое через секунду должно было смениться сочувствием. Покачала головой, вздохнула; в этот момент монета в животе у Пашки превратилась в раскаленный сюрикен.

Охнув, он метнулся к туалету – дверь была заперта, внутри всхлипывал Антошка. Пашка выскочил из дома, обогнул угол, забежал в заросли крапивы, которую давно пора было косить…

Упал на четвереньки в приступе тошноты, и монета вылетела из него и заблестела, как пойманная золотая рыбка. И не успел Пашка обрадоваться чудесному освобождению, как приступ повторился и еще четыре монеты полетели в траву.

* * *

Первым побуждением Вали было отшатнуться, прикрыть дверь и немедленно звонить в полицию. Но он испугался, что станет посмешищем – а вдруг в квартире соседка, которой родители на время отъезда всегда отдавали ключи? А вдруг она что-то перепутала и зашла полить вазоны? А он тут с полицией… Это же позор, еще и отругают за ложный вызов!

– Тетя Оля, это вы? – как можно доброжелательнее крикнул он в дверной проем.

– Это я, – отозвался женский голос, чужой – и до мурашек знакомый, как прикосновение ледяной ладони к горячему лбу. – Иди сюда, Валик, и дверь запри.

Она произнесла имя, которым звала его только мать. Как игрушка на веревочке, Валя пошел на кухню на этот голос; женщина сидела у стола, на котором семья, торопясь, оставила тарелки после завтрака. Теперь столешница была чисто вымыта, а незваная гостья пила чай из любимой маминой чашки.

– А вы… – удивленно начал Валя и вдруг запнулся.

Он ее узнал. Ну конечно же. Конечно, теперь все понятно, вот только откуда у нее ключи? От той же соседки?!

– Ты решила вернуться? – сказал он, тремя словами пытаясь обвинить, продемонстрировать независимость и напомнить все-таки об их родстве.

– Да, я твоя сестра, но обращаться будешь ко мне на «вы». – Гостья вытащила сигарету. – И звать по имени-отчеству: «Александра Игоревна».

– У нас не курят! – Валя повысил голос.

Гостья невозмутимо щелкнула зажигалкой, затянулась красиво, как в старых фильмах.

– Ты, конечно, меня не помнишь. Как я катала тебя в коляске. И как ты лежал тут на столе, новорожденный, без сознания, а я по глупости чуть не угробила тебя…

Валя вспомнил. Хотя это было невозможно. Он вспомнил холод, белый потолок над собой, вот это самое лицо – только моложе и с совершенно другим выражением – любопытства, жадной власти, как у девочки, вскрывающей куклу… И ужасное чувство, будто из него, Вали, вытягивают жизнь, разум, личность… хотя какая там у младенца личность…

– Прости, я не хотела. – Она курила, наблюдая за ним. – Чудо, что мне удалось тебя починить тогда. Мне помогли. Сама бы я не справилась.

Валя вдохнул дым и закашлялся.

– Ты следишь за рейсом? – Она буднично вытащила из кармана смартфон. – Сколько еще осталось быть в пути нашей маме и твоему отцу? Вот счастливые, летят на теплое море, а?

– Уходите, пожалуйста, – прошептал Валя.

– Помнишь, что ты видел в аэропорту на табло? – Она улыбнулась. – Мир не такой, как ты думаешь. Миллионы людей никогда об этом не узнают. Но ты уже знаешь, Валик.

– Я позвоню маме и все расскажу. – Он сжал кулаки. – И я позвоню отцу, он…

– Если самолет долетит, – сказала она просто.

У него помутилось перед глазами, но почти сразу на место обморочной беспомощности явилась злость. Даже не так: ярость.

– Пошла вон, – сказал он, выпрямляясь и стараясь казаться выше ростом. – Пока я не вышвырнул тебя за шкирку!

– Вот хорошо, – сказала она, с интересом его разглядывая. – Это правильная, здоровая реакция, ты меня радуешь, Валик… Как жаль, что совсем нет времени. Я обошлась бы с тобой мягче.

И она ушла, оставив на блюдце смятую, еще дымящуюся сигарету.

* * *

Бабушка выходила звать Пашку и говорила, что больше не сердится на него, что бывает всякое, надо пережить и идти дальше. Выходила Лора, вовсе не такая благостная, но правильно мотивированная дедушкой. Приносила тарелку с овощным рагу и чашку мятного чая. Пашка есть и пить отказался, так и сидел у крапивных зарослей за домом, скрестив ноги, будто больная птица в гнезде.