Vita nostra. Цифровой, или Brevis est. Мигрант, или Brevi finietur

— Иди в лагерь, — сказал Аира, очень четко выговаривая слова. — И молчи.

* * *

— Итак, по итогам сегодняшнего дня… Кое-кто не прошел испытания и отправляется домой прямо сегодня.

Вечером, у костра, Аира выглядел обычно. Настолько обычно, что мальчишки, поглощенные своими проблемами, ничего — или почти ничего — не заметили. Только Крокодил видел, что Аира непривычно медлителен, что он говорит с моментальными задержками перед каждым словом и что в горле его чаще обычного появляется хрипотца.

Тимор-Алк вернулся в сумерках и ни с кем не говорил, вообще ни с кем. Ушел в хижину и пролежал в гамаке, не поднимаясь, до самого ужина.

Крокодил поделился с ним печеным грибом. Мальчишка, вернувшийся с того света, принял угощение после секундного колебания. Поблагодарил кивком.

Сам Крокодил чувствовал себя странно. То мир вокруг казался обычным — насколько могут быть обычными джунгли на чужой планете. А то вдруг тело наполнялось горячей легкостью, как дирижабль, и Крокодил начинал видеть — смутно — узоры и переплетения на внутренней поверхности своей головы.

Это не было неприятно. Скорее непривычно. Крокодил терпел.

Аира пришел, когда совсем стемнело. Теперь он стоял, откинув голову, и переводил взгляд с одного напряженного лица на другое.

Почти все знали, что остаются. Почти все благополучно пересекли каменную дорожку над водопадом. Кроме…

— Бинор-Дан, тебя ждет лодка в бухте.

По толпе сидящих пробежал шелест. Многие покосились на Крокодила. Тот не дрогнул: за сегодняшний день он повидал столько, что мнение мальчишек не представляло для него интереса.

— Я не открывал глаза, — сказал Бинор-Дан, не шевелясь. Подростки, кругом сидящие у костра, переглянулись.

— Они сами открылись, потому что ты не хозяин себе, — Аира кивнул.

— Вы не видели моего лица, — упрямо сказал Бинор-Дан. — Вы не можете знать, что я открывал глаза.

Мальчишки переглянулись почти с испугом. Бинор-Дан в своем отчаянии переходил границы дозволенного.

— У меня есть показания камеры, закрепленной на том берегу, — мягко сказал Аира. — Это если ты мне не веришь.

Бинор-Дан потупился.

— Я наблюдал, как вы все двигаетесь, — Аира заговорил громче, и хрипотца в голосе сделалась заметнее. — Отличить проход человека, который идет по звуковой локации, от прохода зрячего — элементарно, дети, и вы можете этому научиться… Кстати, кое-кто из вас совершенно не способен видеть кожей и шел вслепую, по памяти, интуитивно… — Он сделал паузу. — Локацию сдают не затем, чтобы продемонстрировать чувство объемного звука. Локацию сдают, чтобы не открыть глаза. Чтобы не позволить им открыться.

Он замолчал и тяжело вздохнул. Посмотрел на небо; пауза затягивалась.

Бинор-Дан поднялся и ушел в темноту.

— Еще двое не сдали сегодня локацию, но я не могу сказать, что они провалили испытание, — снова заговорил Аира, и теперь было ясно, что он говорит через силу. — Андрей и Тимор-Алк, завтра на рассвете мы повторим… нашу попытку.

* * *

— Погоди! Аира! Погоди!

Крокодил остановился, тяжело дыша. После света костра глаза неохотно привыкали к полумраку. За спиной, приглушив голоса, говорили мальчишки — кажется, все сразу, всем надо было выговориться, никто не слушал другого. Аира ушел, не прячась, не оглядываясь, Крокодил секунду помедлил — и побежал следом, но не догнал: инструктор растворился в ночи, будто сахар в кофе.

— Аира? Надо поговорить!

Нежно потрескивали ночные голоса. Летающие светляки, бледно-зеленые и бледно-голубые, описывали спирали внутри спиралей, и большие круги помещались в маленьких.

— Аира, — сказал Крокодил уже без надежды. И увидел проблеск света впереди, за стволами. Старое дерево истекало фосфоресцирующей смолой, и два существа, похожие одновременно на сеттеров и ящериц, лакали смолу длинными языками. Зеленоватые тени ложились на ближние стволы, сплетенные лианы, запертые на ночь цветы. Ящерицы трапезничали, приникнув к стволу — вниз головой, хвостами вверх. Рядом, стоя на коленях, наравне с ящерицами трапезничал Тимор-Алк: пальцы его были перепачканы светом. Крокодил остановился.

— Попробуй, — сказал Тимор-Алк.

Желудок Крокодила был набит простой дикарской едой, которая время от времени просилась наружу. Он судорожно проглотил слюну; смола, переливающаяся зеленым неоновым светом, не выглядела аппетитной.

— Ты уверен, что это можно есть?

— Да. Это полезно, — мальчишка аккуратно, как кот, вылизал ладонь.

Крокодил опустился рядом на мягкий, теплый, влажный мох:

— Как ты… себя чувствуешь?

— Прекрасно.

— Ты не способен к этой… локации? Ты что, шел по памяти? Прыгал с камня на камень?

Тимор-Алк поддел указательным пальцем большую каплю смолы, зачерпнул, потянул на себя, дожидаясь, пока истончится и порвется липкая ниточка.

— Он все видит…

— Ты слышал, что он тебе кричал?

Лицо Тимор-Алка сделалось жестким:

— Нет.

— Слышал, — сказал Крокодил.

— Нет, — повторил мальчишка с нажимом. — И ты не слышал. Это нарушение служебной инструкции. Он переступил должность…

Крокодил тряхнул головой. Слова встали на свои места: «он нарушил свой долг», так понятнее. И правильнее с точки зрения его нового родного языка.