Vita nostra. Цифровой, или Brevis est. Мигрант, или Brevi finietur

— Но ты ведь разбился… насмерть.

Крокодил сказал — и прикусил язык.

— Я живой, — Тимор-Алк облизнул светящиеся губы и снова потянулся за смолой.

Крокодил вспомнил тело на песке, в центре кровавого пятна, с блином вместо черепа. За шиворот будто насыпали снега.

— Почему ты… зачем ты мне помог в пещере? Зачем вел меня, собирал для меня жетоны?

Тимор-Алк жадно вылизывал палец, освещая смолой лицо, зубы и даже горло.

— Спасибо, — сказал Крокодил.

— Извини, — сказал мальчишка. — Они тебя резали… не со зла. Просто они… почти не чувствуют боли. Для них это так… мелочь.

Крокодил вспомнил разговор Аиры с седой женщиной: «Ты отправила мальчика с порогом ноль четыре сдавать Пробу?!» Он в последний момент удержался и не спросил, что такое «ноль четыре» в применении к болевому порогу. Удержал слова буквально на кончике языка.

— Да мне и не было очень больно, — сказал, отважно греша против истины. — Просто обидно. Дай…

Он хотел сказать, что после того, что случилось с Тимор-Алком, вспоминать ночную резню в гамаке даже как-то неловко. И тут же снова содрогнулся: а как этот парень, с его болевым порогом, пережил свою смерть?!

Тимор-Алк ел. Расспрашивать его, каково быть мертвым, Крокодил не стал.

— Кто такой Аира? — спросил он, подумав.

— Он, — Тимор-Алк глубоко вздохнул, — он… Знаешь, я не хочу о нем говорить.

Та из ящериц, что была поменьше, свернула язык трубочкой — и вдруг пропала. Вторая переступила лапами на стволе и продолжала есть.

— Как они называются? — рассеянно спросил Крокодил.

— Гамаши.

— Я про этих… животных.

— Ну да, они называются гамаши… А что? Кажется, после приключения на берегу новый родной язык в голове Крокодила начал давать сбои. Казалось бы, что странного, если лесные ящерицы, похожие на сеттеров, называются гамаши…

— Завтра рано вставать, — сказал Тимор-Алк и начисто вылизал ладонь. — Я пойду.

— Ты надеешься пройти… над этим водопадом?

— Теперь-то? Наверняка пройду. Я там все камни помню.

— Спокойной ночи, — сказал Крокодил. Мальчишка ушел. Оставшийся на стволе гамаш устроился поудобнее, давая понять, что насытится не скоро. После секундного колебания Крокодил вытащил из ножен тесак, взял на кончик немного смолы и попробовал.

Это было похоже на коньяк с сахарным сиропом. Крокодил держал смолу во рту, пока она не растаяла, потом высунул язык как можно дальше и скосил глаза; да, кончик языка светился. Крокодил сплюнул — в траву улетел комок фосфоресцирующей слюны.

Ему вдруг сделалось уютно в компании истекающего смолой дерева и невозмутимого, падкого на сладкое гамаша. Может быть, в первый раз ему было так уютно на Раа. Он сел, скрестив ноги, и посмотрел вверх, где сквозь частое переплетение ветвей кое-где прорывались, подмигивали небесные огни.

«А это — огни, что сияют над нашими головами»…

Он снова, на крохотное мгновение, увидел себя воздушным шаром, расписанным изнутри. «Но знай, они, тебя увидя, хотят узор разрушить вен и шум унять мятежной крови…»

«У Лорки сказано: „Лазурь разрушить вен“. Лазурь, а не узор. На каком языке я думаю?»

Он торопливо попробовал срифмовать «любовь» и «кровь», и снова ничего не получилось. Тогда, сам не понимая зачем, он вытащил из ножен грубый и острый тесак. Острие, с которого Крокодил пробовал смолу, светилось.

Он приставил острие тесака к руке, в том месте, где розовел прежний порез, и провел новую линию. Выступила кровь: в зеленом свете она казалась медовой.

Крокодил прислушался. В голове звенели далекие колокольчики, их звон складывался в аккорд. Диссонанс — узор распался; Крокодил втянул воздух, вдруг ощутив гармонию запахов. Каждая травинка, каждый волосок мха, каждая струя воздуха, теплая или прохладная, создавали новый рисунок на внутренней поверхности его головы.

Кровь закапала на колени.

Крокодил усилием воли изменил тон колокольчиков. Простая терция; четверть тона вверх, вот и уходит фальшь. Вот и срастается узор, как кристаллы на морозном стекле; вот прорастают капилляры, но не на руке, а там, далеко, где нежно звенит серебро…

Крокодил содрогнулся.

Его рука была перепачкана кровью, но порез превратился в шрам.

* * *

Тимор-Алк пришел к водопаду первым. Когда Крокодил, несколько раз заплутав, добрался до места испытания, зеленоволосый уже сидел на земле, скрестив ноги, и смотрел на ревущую воду. Крокодил, не здороваясь, уселся в нескольких шагах и привалился спиной к поросшей мхом скале.

Утро было влажным и пасмурным. Над водопадом стоял туман. Черные камни едва виднелись; Крокодил сидел, поглаживая шрам на запястье, и старался ни о чем не думать.

Просто делай, что можешь. Разумеется, скакать по камушкам над водопадом, зажмурив глаза, как девчонка на первом свидании, Крокодил не будет и не сумеет. Но просто пройтись по камням, как прошлись до него без малого тридцать подростков, — просто сделать это, для собственного интереса, он ведь может?!