Vita nostra. Цифровой, или Brevis est. Мигрант, или Brevi finietur

Тем не менее это была его память. Маленький фрагмент: последний вечер на земле. Около часа после того момента, как он был «взят».

Вот он возвращается домой. Обрывки картинок — все, что он видит, пополам со случайными мыслями; пульс и кровяное давление присутствуют как часть визуального ряда. Пульс немного учащается, когда он по лестнице поднимается на четвертый этаж. Вечер, загорается свет в прихожей; фрагментарно — он видит стол и плиту, картонную коробку в углу, нечистый плинтус. Он разогревает в микроволновке половину цыпленка гриль и ест; вкус тоже отражается графически, и, похоже, цыпленок паршивый. Звучит мобильный — мелодию вызова ни с чем невозможно спутать. Мурашки по коже — или похожее чувство, включенное в видеоряд. Голос женщины в трубке. Женщина говорит непонятно, по-русски, и только временами бессвязные звуки сливаются в знакомое сочетание: «А…дре…ай… Андрей…» Все краски смещаются в синий спектр. Пульс ускоряется, давление подскакивает. Женщина в трубке издает короткие и длинные звуки — плачет…

Конец фрагмента.

Девяносто процентов информации — многослойное доказательство подлинности. Детали. И только десять последних процентов хранят событие, которое, возможно, стало первым толчком Крокодила к миграции.

Он долго сидел скорчившись, сунув ладони под мышки. Вокруг пели птицы; тучи над лесом разошлись, и выглянуло солнце.

Во Вселенском Бюро миграции ему сказали, что он обрадовался, расставаясь с памятью о последних двух годах. Это были непростые годы; что же там, елки-палки, случилось? С сыном? Со Светкой? С кем?!

Или все-таки речь идет о глобальной катастрофе?

Ему хотелось заново пересмотреть фрагмент, но он был почти уверен, что тогда у него пойдет носом кровь. Возможно, тот, кто снимал зрительный образ с нейронов мозга и перекодировал для другого носителя, работал спустя рукава. А может, запись вообще не предназначалась для человека. Крокодил не мог представить, кому и зачем понадобилось хранить память мигранта о двух годах его жизни — годах, которых на самом деле не было!

Голова раскалывалась. Сейчас, когда надо было быстро думать, решать и воплощать решение, желейная каша вместо мозгов могла сослужить плохую службу; Крокодил закрыл глаза и увидел себя дирижаблем, расписанным изнутри.

Узор плясал, как неровная кардиограмма. Далекие гудки вплетались в колокольный звон и мучили диссонансом. Крокодил вздохнул раз, другой; самое трудное — первая чистая терция. Первый шаг к гармонии.

Все еще сидя с закрытыми глазами, он слышал, как подошел Тимор-Алк. От мальчишки пахло травой; Крокодил сидел, с колоссальным облегчением чувствуя, как бежит кровь по сосудам, уносит боль, как уносит весенний ручей муть и глину, поднявшуюся со дна.

— Андрей?

Крокодил повернул голову.

— Тебе плохо?

— Замечательно.

— Пришло текстовое сообщение с орбиты. Мне. Насчет тебя.

— Правда?

— Он пишет, — Тимор-Алк облизнул губы, — «Позаботься, чтобы мигрант подтянул индекс хотя бы до миллиарда. Сегодня».

* * *

Картину можно было бы озаглавить «Утро обезьяны»: на Шане был комбинезон, снабженный подвижным хвостом. Как женщина им управляла, было Крокодилу неведомо, но бабушка Тимор-Алка раскачивалась высоко на ветках, подтягиваясь, качая пресс и иногда, в перевороте, повисая на хвосте, как на страховке.

— Здорово, — сказал Крокодил. — Ты так тоже умеешь?

— А чего там уметь? Элементарная координация движений.

— Как он управляется?

— Кто? Хвост? А там пластина сенсорная вдоль спины, то есть мышцами спины и… ягодиц ты шевелишь хвостом, — Тимор-Алк покраснел. — Она сегодня поздно начала. Еще минут сорок придется подождать… Зато после зарядки у нее всегда хорошее настроение.

— А во время зарядки?

— Э-э-э… Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, костюм моего размера у вас найдется?

* * *

Разумеется, первым делом он зацепился хвостом за развилку ветки и долго не мог освободиться.

Шана тренировалась сверху, стволы покачивались под ее весом, листва угрожающе шелестела. Справившись с хвостом, Крокодил намотал его на руку и так, потихоньку и неуклюже, взобрался почти на самый верх. Ветки здесь были отполированы, как перекладины турника; Крокодил пристроился у самого ствола, наблюдая, как безо всякой грации, без намека на рисовку Шана в сотый раз выполняет переворот.

Вот она зацепилась хвостом за ветку. Повисла, расслабившись, сосредоточившись на дыхательном упражнении. Крокодил слышал ее сопение — неженственное, как штанга.

— Шана, — сказал Крокодил. — Дайте мне возможность поговорить с новыми мигрантами с Земли.

Ее сопение сделалось громче.

— У меня мало информации, — сказал Крокодил. — Пожалуйста. Может быть, работа волонтером при миграционном офисе… Я могу и пользу принести, я ведь тоже мигрант!

Она сильно прогнулась, продолжая висеть на хвосте, и вдруг ухнула вниз — у Крокодила перехватило дыхание. Шана на лету схватилась за ветку, погасила колебания, подтянулась, перехватила ветку повыше, снова подтянулась; Крокодил не удивился бы, если бы хвост яростно хлестал ее по ногам, — но тот безвольно болтался, как войлочный.