– Он не хотел… не мог сосредоточиться.
– Фарит делает то же самое. На своем уровне.
Сашка сжала руки на коленях:
– Зачем вы с нами это делаете? За что? Мы особенные, мы в чем-то провинились?
Портнов пощелкал зажигалкой:
– Нет. Вы не провинились. Но вы должны учиться, учиться прилежно, а вы не хотите.
– Потому что нам не объяснили, чему нас учат и зачем.
– Потому что вы все равно не сможете этого понять. Рано.
Сашка смотрела, как зажигалка в его руке то выпускает желтый язычок, то втягивает его обратно.
– Когда ребенка учат рисовать кружочки – он понимает, что такое мелкая моторика руки? Когда сельский мальчик приходит в школу-интернат – он что, многое понимает в происходящем?
– Многое! Он главное понимает! Настоящий педагог сумеет заинтересовать… объяснить…
Портнов хмыкнул.
– Что такое верификация, Самохина?
– Эмпирическое подтверждение теоретических положений путём возвращения к наглядному уровню познания, когда идеальные абстракции отождествляются с наблюдаемыми объектами, – удивленно сообщила Сашка.
Коженников кивнул:
– Ваша учеба – наблюдаемый объект. Вернее, наблюдаемый процесс. А то, что происходит с вами на самом деле, вы на данном уровне развития ни понять, ни осознать не в состоянии. Все равно как собрать в джунглях молодых шимпанзе, собрать вместе и в результате некого процесса запустить их преобразование… нет, не в людей. В модели мировых процессов и явлений всех уровней. Инфляцию, глобализацию, ксенофобию… Тебе понятно, как из обезьяны сделать модель биржевого кризиса?
Сашка молчала.
– Вот такая верификация, – Портнов ухмыльнулся. – А ты хорошая девочка, Саша, и ты балансируешь на грани… На самом краю. Я не хочу тебя потерять.
Сашка смотрела в его неподвижные глаза с узенькими зрачками.
– Слушай меня внимательно. Завтра ты уедешь домой, уж не знаю как там с билетами, но будем надеяться, что тебе повезет. Все время каникул – до четырнадцатого февраля – я запрещаю тебе прикасаться к книгам по специальности. Поняла?
Сашка кивнула, не опуская взгляда.
– Очень внимательно следи за собой. Пресекай вспышки раздражения. Агрессии. Я знаю, тебе непривычно, но ты сейчас очень опасна для окружающих. Особенно для тех, кто знал тебя раньше и помнит, как тихую покладистую девочку.
– Я не могу быть опасна, – сказала Сашка.
– Закрой рот, когда я говорю… Избегай больших толп. Нервных потрясений. Заранее возьми обратный билет. Четырнадцатого я хочу тебя видеть на занятиях без опозданий. И вот еще: никаких откровений с матерью. Я говорю это потому, что желаю тебе добра.
– Я заметила, – сказала Сашка глухо.
Портнов улыбнулся:
– Свободна. Иди.
Костя встретил ее в темном коридоре и обнял, чуть не сломав ребра.
Она потерпела минутку из вежливости, потом отстранилась.
– Сашка…
– Я тебя поздравляю, – сказала она официальным тоном, – и желаю дальнейших успехов в учебе. Извини, мне надо собираться, я еду домой.
И, оставив его за спиной, вернулась в общежитие. Странное дело – на душе у нее было легко.
Оксана уехала еще вчера. Лизы не было. Сашка побросала в чемодан все подряд, не смогла закрыть крышку, половину вещей вернула в шкаф. За окнами быстро темнело. Сашка посмотрела на часы: половина седьмого. Поезд приходит на станцию в одиннадцать двадцать три, но билета-то нет, и что делать, Сашка представляла себе с трудом.
Идти на вокзал? Или все-таки сначала в кассу?
Отдуваясь, она вытащила чемодан из комнаты. В одиночку спустила вниз по лестнице. Промелькнуло воспоминание: они с Костей, новички, впервые переступившие порог общаги, лестница, чемодан…
За столиком дежурной, как всегда, никого не было. Сашка повесила ключ на крючок с номером «двадцать один».
Снова шел снег. По узкому переулку Сашка выбралась на улицу Сакко и Ванцетти и оглянулась в поисках такси.
Такси не было. И не бывало здесь никогда. Сашке предстоит идти по заснеженным улицам, волоча за собой чемодан, до центральной площади, а там ждать автобуса. Ну и ничего: время-то есть…
– Александра!
Она узнала голос и обмерла.
– Саша, а я вас жду…
Она не желала оборачиваться. Просто стояла, вцепившись в ручку чемодана. Потом чемодан взяли у нее из рук.
– Я вас жду с машиной. Подвезу на вокзал. Поехали?
– А я не сяду в вашу машину, – сказала Сашка, чувствуя, как снова увлажняются давно сухие глаза. – Пожалуйста, уйдите.
Медленно падал снег. Горел фонарь.
– Должок, – сказал Фарит Коженников совсем другим, деловым голосом. – Монеты.
Сашка вспомнила, что оставила кулек с монетами в общаге, в комнате, под матрасом.
– Они… там.
– Ступайте и принесите.
Она наконец-то на него посмотрела. В его черных очках отражались снежинки.
– Сейчас.
Она бегом вернулась в общагу. Сорвала ключ с крючка. Поднялась к себе, нашла кулек, заперла комнату. Вернулась на улицу; Коженников ждал ее, поставив чемодан на мостовую.
– Вот.
Он взвесил пакет в руке:
– Тридцать семь… Напряженная внутренняя жизнь, Александра.
Она сдержалась и ничего не ответила.
– Саша, я могу вам взять билет, даже если их нет в кассе. И подвезу прямо к вагону.
– Мне не надо. До свидания.