Витающие в облаках

Нора умолкает с задумчивым видом. Я предполагаю, что ей неприятно вспоминать то время, когда у нее была нормальная жизнь, друзья, когда ее будущее все еще таило россыпь возможностей.

— Я всегда думала, что я дурная девочка, потому что не люблю ни Дональда, ни Марджори. Я боялась, что это значит — я вырасту такая же, как Эффи, и буду любить только себя, и больше никого. Но я не виновата, что Дональд был сварливым занудой, а Марджори — пьяницей. Они едва удостаивали меня словом, а друг друга — и вовсе никогда. Они были как люди, потерявшие душу.

Какой метафизический образ мысли у моей матери (которая мне не мать).

— Потом рядом с нами расквартировали какой-то армейский полк, и Эффи перестала скучать. Помню, один раз она явилась домой, когда мы все завтракали. Косметика у нее размазалась, волосы растрепались, и пахло от нее спиртным, сигаретами и чем-то еще, противным и вульгарным. Она считала себя красавицей, но по временам бывала самым безобразным созданием на свете.

Дональд начал орать на нее, называя позорной шлюхой, течной сучкой и так далее. «Ты что, хочешь еще одного байстрюка ошлепетить?» — кричал он.

А Эффи ответила: «Нет, если он окажется таким же тупым, как первая».

— Это что, подсказка?

Нора не обращает внимания на мой вопрос.

— Как бы там ни было, в конце концов она забеременела — отцом мог быть любой солдат из полка, но она охомутала офицера и вышла за него замуж.

Потом война кончилась…

— У тебя в рассказе время летит очень быстро, и ты пропускаешь все детали.

— У нас нет времени на детали. Муж Эффи… кажется, его звали Дирк, но я точно не помню: он произвел очень слабое впечатление на всех нас, а меньше всего — на Эффи… Итак, муж Эффи демобилизовался. Кажется, он был дипломированный землемер. Дирк — будем называть его так, хотя его и не так звали, — начал поговаривать о покупке миленького домика в городе, окруженном садами, на юге страны, и о детях. Думаю, Эффи просто не приходило в голову, что у Дирка может быть какая-то жизнь, не связанная с войной. Она бросила его, как только впервые увидела в штатском.

Марджори к тому времени уже умирала. У Дональда случился первый инсульт. Меня услали в школу — в Святого Леонарда, — где все учителя очень подозрительно относились ко мне, поскольку я была «сестрой Эвфимии», и мне пришлось учиться изо всех сил, доказывая, что я на нее совсем не похожа.

Лахлан работал в юридической фирме в Эдинбурге. У него была маленькая унылая квартирка в полуподвале на Камберленд-стрит, недалеко от бывшего особняка Стюартов-Мюрреев, в котором теперь расположилась страховая компания… вот тебе деталь, раз уж ты так настаиваешь…

После развода Эффи часто ездила к нему и жила у него подолгу. Из них вышла очень мерзкая парочка. Я понятия не имела, чем Эффи занимается весь день, пока Лахлан на работе.

Мне один раз пришлось поехать туда с ночевкой — прямо перед смертью Марджори. Мне было лет тринадцать. Меня положили спать на диване, и Эффи сказала: «Какой ужас, для меня теперь нет места. Лахлан, мне придется спать с тобой» — и засмеялась. Им обоим показалось, что это ужасно смешно. Им почему-то не пришло в голову, что Лахлана можно положить на диван, а мы с Эффи уместимся на кровати.

Были выходные. Лахлан и Эффи никуда не пошли, задернули занавески и все выходные только пили и курили. Я надеялась, что они хотя бы сводят меня погулять в замок. В конце концов я пошла одна, много часов бродила по Эдинбургу и в итоге заблудилась. Полицейский показал мне дорогу обратно. Жаль, что он не проводил меня до места. Может быть, тогда меня забрали бы социальные службы и отдали в другую семью, в нормальную жизнь. Квартира была как помойка — бутылки, пепельницы, грязные тарелки, даже нижнее белье. Лахлан валялся без чувств на диване, а Эффи была настолько пьяна, что едва могла говорить.

Вернувшись домой, я узнала, что Марджори умерла в местной деревенской больнице. В час смерти она была совсем одна — дежурившая при ней сиделка вышла покурить.

Лахлан, который вырос точно таким тщеславным, слабым и эгоистичным, как предсказывал его детский характер, решил, что пора ему жениться, и обручился с нервозной дочерью судьи. Эффи была в ярости, ревновала как кошка и немедленно выскочила замуж сама — за человека, с которым случайно познакомилась в поезде. Назло Лахлану, я думаю. Новый муж Эффи — будем звать его Эдмундом — был богат. Он чем-то торговал и разбогател на военных поставках. Хотя Лахлан вечно обзывал его «торговцем подержанными машинами», потому что зять предложил отдать ему по дешевке свой старый «бентли».

Жена Лахлана, Гертруда, его разочаровала[69]. Ее выбрали в качестве племенной кобылы для продолжения рода Стюартов-Мюрреев, а она оказалась бесплодной.