Витающие в облаках

Я пошла дальше, спустилась по другой небольшой лестнице и стала заглядывать в другие комнаты — я сама не знала, ищу ли что-то. Возможно, я, как профессор Кузенс, должна была узнать искомое, когда найду его. В маленькой задней комнате обнаружился одинокий юноша с бульбулятором, окутанный невыносимым запахом горящей сальвии. Я сбежала от запаха и попала в другую комнату с телевизором — на сей раз это был портативный «Филипс», стоящий прямо посреди комнаты на полу. На экране бомбили какую-то страну, но зрителей не было, и я подумала, что мой долг — остаться и посмотреть несколько минут, но тут меня обуял страшный голод, и я решила попробовать найти дорогу обратно на кухню.

Вместо этого я попала, кажется, в какое-то совершенно отдельное крыло «Форреса». Этот дом явно проектировал Борхес, а строил Эшер[66]. Я понятия не имела, куда выходят окна — на север, юг, запад или восток, и даже — на каком я этаже. Я осторожно заглянула в комнату, которая когда-то, вероятно, была большой верхней гостиной, а сейчас представляла собой фантастическое зрелище разврата, достойное кисти Босха, — при свете нескольких чадящих свечей на полу хаотически-самозабвенно извивались обнаженные тела.

— Не мешайте, пожалуйста! — сказал бестелесный голос. — Здесь идут серьезные занятия по массажу!

Я поспешила скрыться; впрочем, я не осталась бы здесь ни за какие коврижки. Следом я оказалась в ванной, ледяном дворце, где сохранилась вся оригинальная обстановка и оборудование — хитросплетения медных труб и разрисованный цветами кафель, который выглядел бы уместней в баре «Спидуэлл»[67]. Древняя ванна, подобная вычурному катафалку, с выщербленной и потрескавшейся эмалью, стояла посреди помещения. Воды в ней не было, зато был юноша — полностью одетый и притом в цилиндре. На краю ванны сидел другой юноша, в парадном пиджаке из шотландки с узором «черная стража». Он держал в руках альбом «Сержант Пеппер» и объяснял лежащему в ванне, как плохо себя чувствует. Их разговор был словно позаимствован из пьесы Робина:

— Понимаешь, старик, по правде, хреново. Типа ну какой смысл в этом во всем?

Юноша в ванне сочувственно кивал:

— Да-да. Смысл жизни. Счаст-Лифф ли ты и все такое.

Перед омерзительно грязным унитазом стояла на коленях, словно молясь, девушка. Она тихо стонала. Это была первокурсница, которую я недавно видела в объятиях Роджера Оззера. Она легла на пол, прижавшись лбом к холодному грязному кафелю. Я перевернула ее на бок, как учит техника первой помощи (может, я больше ни на что и не гожусь в этой жизни) и велела парню с «Сержантом Пеппером» приглядывать за ней, но сомневаюсь, что он меня послушался.

Мне нужно было глотнуть свежего воздуха. По чистой случайности я наткнулась на главную лестницу дома — огромный деревянный полет фантазии, подделку под яковианский стиль, с резными чертополохами[68], грифонами и странными геральдическими знаками. Высокие флероны столбиков в самом низу были исполнены в форме атакующих виверн, готовых наброситься на утратившего бдительность случайного гостя. Я опасливо проскочила мимо них и оказалась в квадратном холле, таком большом, что его снабдили собственным камином — черным, чугунным, литым, в форме створки раковины. У решетки было мягкое сиденье из красного бархата — я села туда, сторожко поглядывая на Кевина, который, устроившись тут же, пил «айрн-брю» из большой бутылки.

— Вечеринки — ужасная гадость, — уныло сказал он.

— Кевин, мне по правде очень плохо. По-моему, мне нужен врач.

— В Эдраконии врачи — одновременно и алхимики. Они превращают низкие металлы в золото и так далее. Конечно, с тех пор как Сумрак накрыл всю землю, появились новые странные болезни. Например, истончение.

— Истончение?

— Да. По названию понятно.

Может, это и случилось с Безымянным Юношей — он истончился до невидимости. И это же теперь происходит со мной. Я обрадовалась, когда к нам присоединился Гильберт — у него был удивительно свежий вид для человека, что лишь недавно лежал без сознания.

— Отлично отвисаем, а? — бодро сказал он.

— Или падучая болезнь, — упорно продолжал Кевин.

— Ты не видал желтого пса? — спросила я у Гильберта, не обращая внимания на Кевина.

— Желтого пса? — повторил Гильберт. — Я и не знал, что бывают желтые собаки. Нет, к сожалению.

Я протолкалась наружу. На газоне за домом развели костер, и он полыхал вовсю. Воздух звенел от мороза, и искры взлетали крохотными иголочками света в ночное небо, кишащее звездами. Люди тащили из дома старую мебель, чтобы поддерживать огонь. Я увидела, как пламя в облаке пыли с ревом взлетело вверх по занавеске бального зала. Другие люди плясали вокруг костра, словно члены ковена лунатиков. Среди них была Андреа. Она заметила меня и подтанцевала поближе.

— Это как планетарий, — сказала Андреа, любуясь на звезды и небеса; рот у нее был открыт от изумления. — Вроде… планетария под открытым небом!