Я бросила профессора на произвол сил тьмы и отправилась домой. Я выбрала извилистый маршрут по лабиринтам переулков Блэкнесса и в конце концов вышла на Перт-роуд. На улице стояла «скорая помощь», мигая синими огнями, и я встревожилась, заметив, что стоит она у дома Оливии. Тут появилась сама Оливия — бледная, без сознания, пристегнутая к носилкам, совсем как недавно доктор Херр. И санитар был тот же, словно на весь Данди только одна карета «скорой помощи». Санитар меня увидел, узнал и подозрительно скривился. Надо полагать, я присутствую при слишком многих несчастных случаях.
Словно бы ниоткуда возник расстроенный Кевин, а с ним — три квартирные соседки Оливии.
— Наглоталась снотворного, — шепнула мне одна из них.
— Это я ее нашел, — сказал Кевин, увидев меня. Он стеснительно потел, и в груди у него свистело, как у дряхлой собачки миссис Макбет. — Я пришел попросить у нее реферат по Джордж Элиот…
— Она взяла Шарлотту Бронте, — отрезала я.
— Она вчера сделала аборт, — сказала соседка Оливии, пока ту грузили в машину. — Так жалко… она любила детей…
— Любила?
Я только теперь поняла, что Оливия не в обмороке — она мертва.
— Нет, нет, нет, нет, нет! — Нора сильно взволнована. — Ты сказала, что это комический роман! Ты не имеешь права никого убивать!
— Но они уже умерли.
— Кто?
— Мисс Андерсон, бедная Сенга.
(Не говоря уже о подавляющей части Нориной родни, но о них упоминать, я думаю, бестактно.)
— Они не считаются, мы их не знаем. Не убивай Оливию. Я перестану тебя слушать, я уйду, я…
Она перебирает в уме угрозы, ища самую страшную. И находит:
— Я
— Ну ладно, ладно, только успокойся.
Прошла вечность. Наконец тяжелая дверь распахнулась, и я ринулась — насколько возможно ринуться с высокой температурой и с упирающейся девицей на буксире — вверх по лестнице на нужный этаж. Одна из соседок Оливии как раз впускала Кевина, бормочущего что-то про Джордж Элиот, — я врезалась в него, и он влетел в квартиру.
— Оливия! — выдохнула я, обращаясь к соседке.
— Она у себя в комнате, что случи…
Комната Оливии была заперта. Я сказала Кевину, что это дело жизни и смерти, конкретно — жизни и смерти Оливии, — и он отреагировал героически, так, что не стыдно было бы и лорду Тар-Винту: он с разбегу бился рыхлым телом о крепкую дверь, и наконец она подалась под его рыцарским напором, стрельнув щепками в разные стороны, и открылась.
Оливия лежала на кровати. Рядом на ковре валялся пустой флакон из-под таблеток и стакан из-под виски. Глаза Оливии были приоткрыты. Она шепотом спросила: «С Протеем все в порядке?» Это доказывало (если бы кому-нибудь были нужны доказательства), какой она хороший, самоотверженный человек. Я отрапортовала, что Протей хорошо себя чувствует и находится в хороших руках. В этом предложении содержалось одно истинное и одно ложное высказывание, — по-моему, неплохой баланс.
Я вытолкнула Миранду вперед и скомандовала:
— Так, сделай что-нибудь.
— Может, в скорую позвонить? — пробормотала она.
— Я уже позвонил, — сказал Кевин, падая на колени у ложа Оливии.
Ее прекрасные губы задрожали, и она зарыдала (потому что красивые девушки рыдают, в то время как обычные только плачут и покрываются противными красными пятнами, хотя вот Терри, например, была склонна выть). Я обняла Оливию, стала гладить ее волосы и сама разревелась (что больше соответствовало моему характеру).
— Ради бога, — раздраженно сказала Миранда, — дайте ей крепкого кофе и начинайте водить по комнате.
В эту «скорую» я тоже не села. Санитар (к счастью, другой) сказал, что Оливии промоют желудок, но с ней все будет хорошо.
— Ну что, я могу наконец идти? — спросила Миранда, когда мы проводили «скорую» взглядом.
— Пожалуйста, — слабо сказала я.