Витающие в облаках

Мы ждем, пока наш ужин — картофельный суп — достигнет полусъедобного состояния, и коротаем время, потягивая странный спиртной напиток, изготовленный Норой в импровизированном самогонном аппарате.

— Из чего? — подозрительно спрашиваю я.

Напиток выглядит и пахнет так, словно его зачерпнули со дна стоячего пруда.

— Из водорослей.

Огонь в камине — наш единственный источник света, весьма тусклый. Электричества здесь, конечно, нет. Его давно отключили. Мы бережем ресурсы — у нас осталось лишь несколько свечек и одна канистра керосина. Надо бы пополнить запасы, но море слишком неспокойно для «Морской авантюры». Неожиданно для меня Нора отлично управляется с лодкой — она может грести без устали много миль, она умеет находить путь по звездам, она знает каждый водоворот, каждый прилив и каждое течение в здешних, ее родных, водах. Но все годы, пока мы жили у моря, я ни разу не видела ее на воде. Где же она обучилась морскому делу?

— Я научилась от сестры, — говорит Нора, — она была «дитя воды».

Красавица Эффи, утонувшая в день моего появления на свет? Как же можно утопить «дитя воды»?

— Трудно, но можно, — мрачно говорит Нора. И напоминает мне, словно пытаясь сменить тему: — Ты в зале ритуальных услуг и сейчас увидишь первого в своей жизни покойника…

К счастью, свет в зале, где лежало тело, был тусклый. Я замешкалась у двери — мне вдруг стало страшно заглядывать смерти в лицо. У меня так заколотилось сердце, что слышно было, думаю, и трупу. Чик созерцал содержимое гроба безмятежно, словно рыбок в аквариуме. Может, он перевидал много покойников?

— Да уж повидал свою долю, — кратко сказал он, словно каждому из нас выделяется норматив. — Мисс Андерсон!

Последние слова прозвучали так, словно он представлял мне покойницу. Я осторожно приблизилась.

— Она не кусается, — сказал Чик.

Да уж надеюсь. Чик взял меня под локоть, приглашая подойти поближе.

Гроб был выложен чем-то белым с рюшами, словно форма для суфле. В нем лежало тело старухи, которая, к счастью, оказалась мне незнакома. Кожа лица напоминала свечной воск, а поджатые тонкие губы наводили на мысль, что она умерла с жалобой на устах. Я вспомнила, что миссис Маккью назвала мисс Андерсон «сварливой бабусей».

— Так что, вы думаете — ее кто-то убил? — шепнула я Чику.

— С какой стати я буду так думать?

— А тогда зачем вы здесь? И почему вы были на похоронах Сенги?

— Она была моя тетя. Тетя Сенга.

— Тетя Сенга?

Может, она и приходилась ему тетей, но почему-то ни одно слово Чика не внушало мне доверия.

Я сказала ему, что, по словам миссис Макбет, мисс Андерсон ужасно боялась, что ее похоронят заживо.

— В самом деле? — сказал Чик, вытащил из кармана перочинный нож и безо всяких преамбул ткнул мисс Андерсон в жесткую жилистую руку.

Я взвизгнула, но тихо, учитывая царящую в заведении тишину и явно незаконный характер деяния.

— Она совершенно определенно мертва, — сказал Чик, словно только что оказал мне услугу; но я уже покинула помещение.

Вслед за этим мы совершили спиральный подъем по склонам Лоу, потухшего вулкана, у чьих усыпанных пеплом подножий был построен Данди. Мы припарковались, как туристы или влюбленные (хотя определенно не были ни теми ни другими), вылезли и обошли вершину, чтобы увидеть всю круговую панораму. На холмах Сидлоус лежал снег, а река Тей была цвета полированного олова.

— Приятное местечко, — сказал Чик. — Во всяком случае, издали.

Он вытащил из кармана очередную плоскую бутылку «Беллс» — я очень смутно вспомнила, что помогла ему прикончить предыдущую.

— Давай-давай, чтобы волосы на груди выросли, — сказал Чик. — Совсем как у Сидней.

Он захохотал — это был странный влажный хрип, перешедший в резкий сухой кашель и неприятное удушье, которое, судя по всему, можно было вылечить только сигаретой.

— Так что, вы думаете, кто-то убивает стариков? — не отставала я.

— Я такое говорил?

— Может, это Ватсон Грант. Может, он надеется убить миссис Макбет раньше, чем Эйлин от него уйдет, а других стариков убивает, чтобы отвести внимание от настоящей жертвы, миссис Макбет.

— Ты слишком много книжек читаешь.

Пошел снег — холодная мокрая гадость, тающая на лету.

— Ну, хватит наслаждаться природой, — сказал Чик и быстро залез обратно в машину.

Снег становился гуще — он кружился в вихрях на вершине Лоу, так что сидеть в машине было все равно что внутри гигантского стеклянного шара со снежинками. Данди исчезал за белым покрывалом, а Чик неторопливо приканчивал бутылку виски. Странным образом — странным, если принимать во внимание существенные недостатки в характере Чика, — мне было с ним спокойно. Словно в его присутствии со мной не могло случиться ничего плохого. Может, именно так чувствуют себя люди, у которых есть отец. Но откуда мне знать?

Я попыталась вытянуть из него еще какие-нибудь биографические подробности. В ответ он лишь изрыгнул поток хулы — на стерву и оценщика потерь, а в особенности на канареечно-желтый «капри» оценщика.

— Как можно оценить потерю? — спрашивает Нора, разливая картофельный суп, вязкий от крахмала.

— Может, это значит понять, что потеря была только на пользу? — предполагаю я.