Витающие в облаках

— Не думаю.

Нора сегодня вечером явно мрачна, — видимо, это все аперитив из водорослей.

Мы двинулись обратно в город.

— Ты у меня уже кучу времени отняла, — буркнул Чик. — Это тебе, наверно, нечем заняться, а мне надо дело делать. Без труда не вытянешь и рыбку из пруда.

— Это вы у меня отняли время! Мне нужно писать реферат…

— Слишком много диалогов, — вздыхает Нора. — Я предпочитаю описания.

Пока мы ехали по Нижней, нас сопровождал огромный зимний закат, будто намалеванный яркими красками, кроваво-алой и венозно-фиолетовой, на западной части неба. Словно где-то выше по течению творилась массовая резня. Лучи умирающего солнца, отраженные в воде, превращали Тей (в кои-то веки) в поток расплавленного золота. Скоро по-настоящему подморозит — в воздухе пахло холодом.

— Так тебе больше нравится?

— Да.

Я думаю, что ежедневный восход и закат солнца — это большое инженерное достижение. Конечно, я знаю, что движения небесных тел не сводятся к работе какого-нибудь механизма. Но мне нравится думать, что это именно так. Через несколько секунд солнце уже соскользнуло с неба — к антиподам, или куда оно там уходит, — и темнота потемнела еще сильнее.

Нора хмурится:

— Теперь ты просто играешь словами.

— Славный выдался закат-то, — сказал Чик. — Не хочешь поесть китайского? Можно пойти в «Золотую удачу».

— Ну… ладно, — сказала я.

— У тебя деньги есть? — спросил Чик, когда мы доели обед (в том числе он — вторую порцию бананов, жаренных во фритюре). — Я, кажется, оставил дома бумажник.

Море в проливе серое и зыбится — в него так же не хочется лезть, как в ванну с чужой грязной водой. Даже рассказуйки куда-то попрятались. Последние дни были слишком ветрены — ветер взъерошил нам мозги и перепутал мысли. Воздух впитал влагу и держит ее, словно тряпка.

Мы сидим на кухне у камина, где горит сырой пла́вник с кусками старых птичьих гнезд. От чая осталась только труха на дне чайной шкатулки. Может быть, мы умрем от голода и жажды.

— Воды на острове хватает, — говорит Нора.

На острове, можно сказать, ничего и нет, кроме воды, — дождь поливает его уже много дней, ручейки переполнились, небольшие водопадики превратились в мощные водяные стены. Наверно, скоро начнет подниматься уровень моря. Моя мать — убийца. Я упоминала об этом? Похоже, мы застряли на этом клочке земли, словно таков наш удел по сюжету и нам никуда не сбежать.

— Шторм идет. — Нора принюхивается, как собака.

Но она всегда так говорит.

— Твоя очередь, — напоминаю я, бросая в камин еще одно жалкое полешко.

— А может, не надо? — спрашивает Нора. — Может, я вместо этого схожу в туалет, отвечу на телефонный звонок или сделаю еще что-нибудь нудное и отвлекающее от сюжета?

— Нет. И вообще, у нас нет телефона. — (К нам даже почтальон не звонит. Даже единожды.) — Расскажи про свою красавицу-сестру, которая умерла в день, когда я родилась.

Нора вздыхает так глубоко, что ее вздохом можно было бы измерить глубину пролива.

— Это весьма неправдоподобная история, и тебе будет трудно поверить в ее истинность. Итак… сначала была Дейрдре, которая умерла, потом Лахлан, потом — через год — Эффи, зачатая в грозу и рожденная во время землетрясения.

— В Шотландии?

— Маленького землетрясения. Они тут бывают. Иногда.

— Очень редко.

— Она родилась в день зимнего солнцестояния, когда мир погружается во тьму и все живое уходит обратно в землю. Когда земля спит. Однако Эффи была неугомонна и скоро совсем замучила хрупкую здоровьем Марджори. С виду казалось, что Эффи обладает природой саламандры, что ее стихии — огонь и воздух или какая-то иная нематериальная субстанция, но на самом деле она происходила из некой темной подземной дыры. Злобный дух, коварный келпи. Только Лахлан ее терпел, и то потому, что был слеплен из той же порочной глины. Когда они были вместе, их подлинное «я» раскрывалось наиболее глубоко.

Эти двое были необузданны и дики. Марджори и Дональд, похоже, не знали, что с ними делать. Родив три раза за три года, Марджори так и не оправилась и скоро начала искать утешение в бутылке джина, а Дональд, конечно, был уже в преклонных годах, да и вообще никогда особо не интересовался своими детьми. Так что воспитание Эффи и Лахлана оставили на откуп череде нянек и гувернанток. Ни одна из нянек и гувернанток долго не выдерживала — ходили слухи, что одна из них даже попала в больницу (вышла какая-то история с какао и липучкой для мух). Точно известно, что одна «парадная» горничная покинула дом с рукой в гипсе и отступными в кармане. Какая бы беда ни случалась, Эффи и Лахлан неизменно оказывались неподалеку. Марджори называла это проказами и осушала очередной стакан джина.

В конце концов детей услали учиться: Лахлана в Гленалмонд, по семейной традиции, а Эффи — в школу Святого Леонарда. Порознь они вели себя несколько лучше, но все равно удивительно, что их не исключили. Кроме того, их отпускали на каникулы — тогда они бесились как могли и истязали все живое.