Витающий в облаках

Выяснилось, что Павел Петрович сегодня в ночь не работает, что работал он прошлой ночью, с нуля до двенадцати, а теперь у него целые сутки отдыха. Сергей Николаевич начал было тревожиться: а не бесполезно ли звонить Прохорову домой? — но всё-таки позвонил и, как оказалось, не зря. Прохоров был дома и трезв. Более того — выяснилось, что это именно он, Прохоров, первым заметил расхождения в показаниях приборов: сумма по замерам дебитов скважин оказалась заметно выше количества нефти, поступившей на сборный пункт. Павел Петрович не только доложил об этом по команде, но и занёс свое наблюдение в журнал неисправностей. Именно последнее обстоятельство, как подозревает Павел Петрович, помешало начальнику смены снивелировать показания приборов, и в сводку попали действительные цифры. Расхождение было слишком значительным, чтобы можно было объяснить его погрешностями замеров, поэтому Павел Петрович проверил всё, что можно проверить из пультовой, и теперь на девяносто процентов гарантирует исправность приборов. А те, что он не смог проверить сегодня утром из пультовой, он проверял не далее как неделю тому назад на местах, так что гарантия на все сто процентов.

— Думаешь, порыв? — спросил Даблин.

А что ещё остаётся думать? Конечно, порыв. Павел Петрович так и сказал начальнику смены: опять, мол, у них где-то порыв, сообщить надо. Но ведь у нас как? Ты, Павел Петрович, телеметрист, вот и занимайся своей телеметрией, ищи неисправность. А как он её найдёт, если её нет?

— А где порыв, Павел Петрович? Ты ведь уже думал об этом?

Думать Павлу Петровичу не положено, ему положено приборы проверять, вот он их и проверил, и на девяносто процентов…

— А всё-таки, Павел Петрович?

— На Карасёвом поищите, — неохотно сказал Прохоров.

— Не может быть! — ахнул Даблин.

— Может, — успокоил его Павел Петрович. — Ещё как может. Только я вам ничего не говорил. Вы сами догадались. Вот так.

Карасёвое было последним рыбным озером на территории Ближнего месторождения. Было. Последним… Вот и взял отпуск в январе, огорчённо подумал Даблин. Вот и половил рыбку. Большую и маленькую. Теперь — куда? Теперь только на Голубое. Большая радость — переться на Голубое. Двадцать пять километров в один конец.

— Ну, я вас!.. — сказал он вслух и ухватился за подлокотник, почувствовав, что его опять поднимает из кресла.

— Не понял?.. — переспросил Прохоров.

— Это я так, Петрович, — сказал Даблин. — Это я про себя. Слушай, а точно на Карасёвом? Может, всё-таки в другом месте? А?

— Может, и в другом тоже.

— Что значит — тоже?

А то и значит. Считал ли Даблин, сколько их было в этом году, порывов? Правильно, не считал — некогда было Даблину считать порывы, он их ликвидировал… А насчёт Карасёвого разговор такой. Во-первых, Павел Петрович давно предупреждал, что пора менять трубы: слишком много скважин на острове, слишком велико давление в нитке. Это, значит, во-первых… Но ведь там начинали тянуть запасную нитку? Начинали, а как же. Ещё прошлым летом начали, да не кончили. Разве не сам Даблин перебросил бригаду на плановый объект? Ах, Даблин в отпуске был! Ну, тогда всё в порядке, тогда совесть у Даблина чиста…

— Ладно, ладно, Петрович, не надо ёрничать. Значит, запасную нитку нефтепровода бросили, не дотянув?

Точно так, бросили. И не просто бросили, а с водой внутри. Уже к испытаниям готовились — и бросили. А зима, Даблин сам должен помнить, какая была. За зиму труба в четырёх местах лопнула, Павел Петрович своими глазами видел… Да, в четырёх! Прохорову незачем врать, Прохоров телеметрист — есть претензии к телеметрии? Нет претензий? И не будет. А что до остального, то это не его, Прохорова, дело. Прохоров свою смену отмантулил — и адью, в его, Прохорова, смену приборы никогда не врали и никогда врать не будут. А если кому из начальства интересно, чем Прохоров после смены занят — заходи, побеседуем. Только, извини, у меня дома ты мне не начальник, а в лучшем случае собутыльник — и то, это ещё как Зинка посмотрит, моя дорогая жёнушка. Вот так! Приставка у вас как, работает? И ещё пять лет проработает — дольше, чем вы, будет работать. На том же самом месте. Вот так.

— Я всё понял, Петрович, — сказал Даблин. — А во-вторых?

— Что во-вторых? — спросил Павел Петрович, остывая.

— Ты говоришь: уверен, что порыв — на Карасёвом. Во-первых, мол, предупреждал. А во-вторых?

— А, вон вы о чём… Во-вторых, конечно, приборы.