Витамин любви

– Да у Лены в квартире таких образцов – целая коллекция, – горько усмехнулась Надежда. – Там и бритва его, и расческа, и, если постараться – те же самые биологические следы… Если она, конечно, не все перестирала… Знаете, мне все кажется, что я вижу сон… Мила Казанцева – любовница жениха моей сестры?

– Признаться, я тоже потрясена, – сказала Глафира. – Но, в свою очередь, хочу дополнить кое-какой информацией, полученной от Валентины Шляпкиной, соседки Казанцевых и матери погибшей Тамары.

И она рассказала о мужчине, который разговаривал на лестничной площадке перед дверью Казанцевых, когда родителей Милы не было дома.

– Говоришь, он просился к ней, а она не пускала? Что ж, очень даже похоже на правду. Он же сказал, что она его никогда не любила. Да и подарки его ей не были нужны (в отличие от Тины).

– Так, может, Тина настолько ревновала его к Миле, что убила Милу?

– Тина?

– Есть кое-что и про Тину… – Глафира рассказала о странном ночном визите Тины к Тамаре Шляпкиной и о том, как после этой ночи она серьезно заболела. – Лиза, ты же разговаривала с Тиной…

– Понимаешь, я говорила с ней так же, как и со всеми остальными. Не хотела ее выделять. И ничего особенного, понятное дело, она мне не сообщила. Только плакала, говорила, не может поверить, что Милы нет в живых.

– Но почему ты не расспросила ее подробнее, тем более что она была близкой подругой Милы?

– Понимаешь, мне хочется встретиться с ней в другой обстановке, не в школе…

– Но ведь Тина – чуть ли не главный свидетель! – не выдержала Надежда. – К тому же сейчас открылись такие подробности…

– Вот завтра и поговорим.

Надежда, понимая, что Лизе надо работать, распрощалась с ней и Глафирой, пообещав пока ничего не рассказывать Лене.

– Не знаю, как долго смогу молчать… Меня прямо-таки раздирает, так хочется рассказать об этом подонке! А если вдруг он заявится к ней, и я его увижу?! Я же ему глаза выцарапаю!!!

– Он может, конечно, прийти к Елене, – предположила Лиза. – Хотя бы для того, чтобы продемонстрировать ей свое внимание, заботу. Я понятия не имею, как сделать так, чтобы она выставила его за дверь, но чтобы он не догадался – ты, Надя, знаешь о его романе с Милой. Оставлять его у себя на ночь ей тоже не надо – он на самом деле сволочь еще та, и кормить его котлетами и укладывать с собой в постель… Нет! Поговори с Леной, скажи, что она не должна быть такой мягкотелой. Он перестал ей звонить именно тогда, когда она нуждалась в его сочувствии и понимании, вот и жми на это изо всех сил, напомни о самоуважении.

– Она меня не послушает.

– Но и рассказывать ей тоже о нем не стоит. Говорю же – я ему слово дала. Или ты хотела бы, чтобы я от тебя скрыла этот факт?

– Лиза, я все понимаю… Просто мне очень трудно будет.

– Тогда сделаем проще. Я сама сейчас позвоню ему и скажу, чтобы он сидел дома и не беспокоил Лену. Пригрожу, если он и дальше намерен ей морочить голову, заберу свое слово назад. Вот и все.

С этими словами она взяла телефон и принялась набирать номер Сырова.

16

15 февраля 2010 г.

Елена Семенова после беседы со следователем чувствовала себя намного спокойнее, чем прежде. Она подозревала, что Лиза предварительно поговорила с ним, и как результат этого разговора – щадящие вопросы, да и само отношение следователя к ней, потенциальной преступнице. Вопросы самые элементарные, не требующие особой подготовки. Намного проще, чем те, которые задавала ей сама Лиза.

В конце беседы Лена поняла: следователь абсолютно на ее стороне, он и мысли не допускает, во-первых, что она виновна в смерти Милы, во-вторых, не верит, что Милу не убили. Тем более что погибла еще одна девочка.

– Понимаете, этот текст мог быть вырван из контекста, не имеющего никакого отношения к нашим событиям.

Он так и сказал «нашим», как если бы ее беда была и его тоже. Не такими мягкими и добросердечными представляла она себе следователей. Молодой, манерный, но немногословный, умеющий слушать, в идеально чистой белой рубашке и с чистыми ногтями.

– Из контекста? Что вы имеете в виду?

– Смотрите сами. «В моей смерти прошу винить Елену Александровну Семенову. Устала от унижений и оскорблений. Не поминайте лихом… Мила. Прости меня, мама…» Вам не показалось, что в этой записке есть что-то неправильное?

– Да там все неправильно! – воскликнула Лена. – От первого и до последнего слова.

– А я вот обратил внимание на то, как выглядит, кстати говоря, сама записка… Это узкая полоска бумаги, словно вырезанная из обычного тетрадного листа, понимаете? Это на ксерокопии не бросается в глаза, что полоска бумаги узкая, поскольку ксерокопия сделана в формате А-4. Но я-то видел настоящую. Кроме того, сравнил почерк… Я не почерковед, конечно, но не мог не обратить внимания, что буквы прямо пляшут, понимаете?

Она не понимала.