Витамины любви, или Любовь не для слабонервных

На следующее утро мне показалось, что я проснулась ни свет ни заря. Но оказалось, что уже около десяти. Джека не было. Какой-то садист давил пальцем на кнопку дверного звонка. Если это почтальон, я напишу на него жалобу.

Хотя толку-то. Я уже жаловалась на почтальона, обвиняла его в садизме. Каждый раз, когда он опускал почту в мой ящик, обычно на рассвете, он хлопал крышкой ящика с такой силой, что невозможно было не проснуться. А по субботам он шумел не меньше десяти минут. Как-то утром Габриелла принесла ко мне Джуда, и тот заснул. Увы, в то утро мне пришло письмо, крайне важное, адресованное: «Уважаемый любитель пиццы». Шум разбудил Джуда, и после его было уже не уложить. Я рывком распахнула дверь квартиры и закричала: «Простите!», желая вернуть виновного. Но тот даже не обратил на меня внимания. В негодовании я позвонила в почтовое отделение. К моему крайнему удивлению, там к моей жалобе отнеслись серьезно. Хотя мне бы хватило одной только возможности пожаловаться ноющим голосом кому-то, кто готов меня выслушать. Бюрократ на другом конце провода переговорил с почтальоном и перезвонил мне. Оказалось, что почтальон просто не слышал моего крика. Он вовсе не хотел бренчать крышкой почтового ящика. Может быть, крышку надо смазать? Ну да, как же, в крышке тут дело! Ясное дело, мы имеем дело со злоумышленником! На следующее утро я подкараулила почтальона. И что же? Он оказался в наушниках.

Я с неохотой выбралась из постели, бормоча: «Ладно, ладно, я тебя слышу!» Шатаясь, я начала искать халат, хотя не знаю почему: у меня ведь его нет. В итоге я отправилась открывать дверь в трусах и футболке с изображением собачки Снупи.

— Детка! Я так волновался! — закричал Роджер.

Я непонимающе рассматривала его. Собственно, а это кто такой?

— Это ты? — наконец спросила я.

Он вошел в квартиру и обнял меня обеими руками:

— Солнышко! Расслабься! А то мне кажется, что я обнимаю большую замороженную рыбу! — Выпустив меня, он приложил руку мне ко лбу. Я увернулась.

— Прости, мне надо одеться. — Я ушла и не спеша, одевалась, надеясь, что он все поймет и уберется. Но когда через сорок пять минут я вышла из спальни, в черном с ног до головы, оказалось, что он растянулся на кушетке и спит.

— Эй, алло! — растолкала я его.

Он открыл глаза и заулыбался. Улыбка перешла в озабоченное выражение, он вскочил на ноги:

— Дорогая моя, как ты все это перенесла? Для тебя это был такой удар!

— Да, удар, — согласилась я.

— Когда он сбежал из зала, я был просто в отчаянии, хотел преследовать его, но, увы, шоу должно продолжаться!

— Ну да, конечно, это главное. Интересно, когда он перестанет притворяться озабоченным и извинится? Хотя никакое «извини» делу не поможет. В принципе, ничто дела не исправит, разве только он сделает себе харакири.

— Хватило же у этого негодяя наглости явиться! Он шокировал меня! И твою мать, кстати, тоже. Один раз разбил мою семью и осмелился снова явиться. Слава Богу, профессионализм победил, и мы сумели вернуться в свои роли. Публика даже ничего не заметила. Публика всегда все простит. Должен признать, что это было унизительно, — негодяй исчез к концу представления, и я не смог набить ему морду. Мне только одно непонятно: какого черта он так уютно расположился под боком твоего бывшего мужа? Что общего может быть у Форрестера с этим типом? У меня нет теперь никакой возможности…

Я с удивлением поняла, что Роджер не знал, что я в курсе дела. Он думал, что я убежала только потому, что после своего исчезновения на целых двадцать пять лет любовник Анжелы нагло навязал нам свое присутствие.

Я задрожала всем телом.

Роджер замолчал на середине фразы, потом спросил:

— Ты здорова?

— С чего бы мне заболеть? — спросила я, проверяя его.

— Когда вчера в зале появился этот урод, у тебя, наверное, что-то всплыло в памяти.

— Да, — согласилась я, — именно так. В памяти всплыло все.

Роджер сочувственно покачал головой: — Твоя мама была в жутком состоянии. Видимо, ощущала свою вину.

— По-моему, чтобы ощущать вину, надо иметь совесть.

— М-м-м. Итак, объясни мне, какова роль твоего друга во всем этом? Они вряд ли друзья, так? Разве не подозрительно, когда учитель дружит с учеником?

— Мистер Коутс — клиент Джека.

Я очень внимательно наблюдала за выражением его лица. Он кивнул, резко опустив подбородок:

— Ах, вот оно что. Он что, актер?

— Он очень успешный актер дубляжа. И характерный актер.

— То есть страшненький. Надо же, дубляж! А был второсортным учителем драмы! — Роджер помолчал. — Надеюсь, Джек… ну, очевидно, он не… я хотел сказать, он не понимает, как все это щепетильно? Да нет, готов спорить, что этот подонок ему даже не говорил, чем занимался до того, как стал актером дубляжа. Но, Ханна, я должен заметить, что тебе незачем встречаться с этим парнем.

— Ты разве забыл, Роджер? Я с ним уже встречалась.

— Ты о чем? — Отец, сидя в кресле, даже не изменил своей позы.

Я пересела на высокий стул с прямой спинкой и посмотрела на него сверху вниз:

— Я вот о чем: «Иди, посмотри, что там делает твоя мама».

— Что это? — засмеялся Роджер. — Что это должно означать? Какого черта?