Витя Малеев в школе и дома

– Был, – говорит Лика. – Недавно Петрова сломала на окне гортензию, а Антонина Ивановна подумала на Сидорову и хотела наказать ее, сказала, чтоб родители пришли в школу Но я видела, что это Петрова сломала гортензию, и сказала об этом Антонине Ивановне.

– Зачем же тебе нужно было говорить? Значит, ты у нас ябеда!

– Почему – ябеда? Я ведь правду сказала. Если б не я, Антонина Ивановна наказала бы Сидорову, которая совсем не виновата.

– Все равно ябеда, – говорю я. – У нас ребята не выдают друг друга.

– Значит, ваши ребята сваливают один на другого.

– Почему – сваливают?

– Ну, если б ты в классе сломал гортензию, а учительница подумала на другого…

– У нас, – говорю, – гортензии не растут. У нас в классе кактусы.

– Все равно. Если бы ты сломал кактус, а учительница подумала на Шишкина, и все бы молчали, и ты бы молчал, значит, ты свалил бы на Шишкина.

– А у Шишкина разве языка нету? Он бы сказал, что это не он, – говорю я.

– Он мог сказать, а его все-таки подозревали бы.

– Ну и пусть подозревали бы. Никто же не может доказать, что это он, раз это не он.

– У нас в классе не такой порядок, – говорит Лика. – Зачем нам, чтоб кого-нибудь напрасно подозревали? Если кто виноват, сам должен признаться, а если не признается, каждый имеет право сказать.

– Значит, у вас там все ябеды.

– Совсем не ябеды. Разве Петрова поступила честно? Антонина Ивановна хочет вместо нее другую наказать, а она сидит и молчит, рада, что на другую подумали. Если б я тоже молчала, значит, я с ней заодно. Разве это честно?

– Ну ладно, – говорю я. – Этот случай совсем особенный. А не было у вас такого случая, чтоб какая-нибудь девочка не явилась в школу, а дома говорила, что в школе была?

– Нет, у нас такого случая не было.

– Конечно, – говорю я. – Разве у вас такое может случиться! У вас там все примерные ученицы.

– Да, – говорит Лика, – у нас класс хороший. А разве у вас был такой случай?

– Нет. У нас, – говорю, – нет. Такого случая еще не было.

– А почему ты спрашиваешь?

– Так просто. Интересно узнать

Я перестал разговаривать с Ликой, а сам все время думал о Шишкине. Мне очень хотелось посоветоваться с мамой, но я боялся, что мама сейчас же сообщит об этом в школу, и тогда все пропало. А мама и сама заметила, что со мной что-то неладное творится. Она так внимательно поглядывала на меня иногда, будто знала, что я о чем-то хочу поговорить с ней. Мама всегда знает, когда мне нужно что-то сказать ей. Но она никогда не требует, чтоб я говорил, а ждет, чтоб я сам сказал. Она говорит: если что-нибудь случилось, то гораздо лучше, если я сам признаюсь, чем если меня заставят это сделать. Не знаю, как это мама догадывается. Наверное, у меня просто лицо такое, что на нем все как будто написано, что у меня в голове. И вот я так сидел и все поглядывал на маму и думал, сказать ей или не сказать, а мама тоже нет-нет да и взглянет на меня, словно ждет, чтоб я сказал. И мы долго так переглядывались с ней, и оба только делали вид: я – будто книжку читаю, а она – будто рубашку шьет. Это, наверно, было бы смешно, если бы мне в голову не лезли грустные мысли о Шишкине.

Наконец-таки мама не вытерпела и, усмехнувшись, сказала:

– Ну, докладывай, что у тебя там?

– Как это – докладывай? – притворился я, будто не понимаю.

– Ну говори, о чем хочешь сказать.

– О чем же я хочу сказать? Ни о чем я не хочу сказать, – стал я выкручиваться, а сам уже чувствую, что сейчас же обо всем расскажу, и рад, что мама сама об этом заговорила, так как легче сказать, когда тебя спрашивают, чем когда не спрашивают вовсе.

– Будто я не вижу, что ты о чем-то хочешь сказать! Ты уже три дня ходишь как в воду опущенный и воображаешь, что никто этого не замечает. Ну, говори, говори! Все равно ведь скажешь. Что-нибудь в школе случилось?

– Нет, не в школе, – говорю. – Да нет, – говорю, в школе.

– Что, опять небось получил двойку?

– Ничего я не получил.

– Что же с тобой случилось?

– Да это не со мной вовсе. Со мной ничего не случилось.

– С кем же?

– Ну, с Шишкиным.

– А с ним что же?

– Да не хочет учиться.

– Как – не хочет?

– Ну, не хочет, и все!

Тут я увидел, что проговорился, и подумал: «Батюшки, что же я делаю? А вдруг мама завтра же пойдет в школу и скажет учительнице!»

– Что же, Шишкин уроков не делает? – спросила мама. – Двойки получает?

Я увидел, что не совсем еще проговорился, и сказал;

– Не делает. По русскому у него двойка. Совсем не хочет по русскому учиться. У него с третьего класса запущено.

– Как же он в четвертый-то класс перешел?

– Ну, не знаю, – говорю. – Он к нам из другой школы перевелся. В третьем классе у нас не учился.

– Почему же учительница не обратит на него внимания? Его подтянуть надо.

– Так он, – говорю, – хитрый, как лисица! Что на дом задано, спишет, а когда в классе диктант или сочинение, не придет вовсе.

– А ты бы занялся с ним. Ведь думаешь о товарище, огорчаешься из-за него, а помочь не хочешь.

– Поможешь, – говорю, – ему, когда он сам не хочет заниматься!