Витязь

Савинов шел впереди, неся на плече тяжелую охотничью рогатину. Она отличалась от боевой тем, что у нее пониже железка-наконечника, на втулке была закреплена стальная перекладина. Это для того, чтобы зверь, напоровшись на острие, не смог добраться до охотника.

Хаген настоял на том, чтобы Сашка шел впереди, обосновав это тем, что именно он должен найти место, где будет приманивать зверя. Для этого, как выяснилось, нужно было идти куда глаза глядят. Оказывается, это такой магический прием, и именно поэтому многие герои сказок так и поступали. Сам же Хаген шел сзади и немного в стороне. У него тоже была рогатина, меч на поясе, да еще топор на длинном топорище. Он сказал, чтобы Савинов оставил в лагере подаренный им меч, а вместо него взял скрамасакс. Прямой клинок лучше подходит для охоты на медведя. Свой топор Сашка заткнул за пояс. В заплечных сумах оба несли кольчуги – средство от медвежьих когтей. Но Хаген предупредил, что защитят они только от касательного удара. Прямой – переломает кости. Однако с броней было спокойнее…

Шли долго. Лезли через бурелом, спускались в овраги, в которых текли медленные ручьи. Савинов старательно искал медвежьи следы, но ничего похожего не обнаружил. В конце концов, после нескольких часов блужданий, ноги вынесли их на поляну, посреди которой лежал здоровенный валун. Сашка подошел к нему и остановился, оглядываясь. Хаген обошел поляну по кругу и сказал, что место хорошее, – самое то для приманивания.

Сашка облизнул пересохшие губы и подумал, что хочется пить, а еще неплохо бы чего-нибудь пожевать. Да и отлить не помешает.

Но Хаген был неумолим. Он заставил Савинова снять рубаху, вынул из своего мешка трубочку, сделанную из камышового коленца, и выдернул из нее пробку. Высыпал себе на ладонь какой-то красный порошок, поплевал на него, растер и пальцем начертил на Сашкиной груди разлапистый знак.

– Руна Альгиз, – сказал он. – Тростник. Означает защиту, покровительство и охрану. Его также называют Лось.

Знак действительно походил на голову лося или метелку тростника. Вертикальная черта, с отходящими в стороны и вверх боковыми. Они начинались у Сашки на солнечном сплетении и заканчивались у плеч. Вертикаль – прямо посередине.

– Теперь облачайся в броню и забирайся на камень. Я останусь здесь. Будешь звать Его. Для этого нужна сила, иначе нужный зверь не появится, но у тебя ее в избытке. Давай – лезь…

Савинов медлил. «Проклятье! Как ему сказать… Да чтобы он меня ссыкуном не посчитал. Еще решит, что в последний момент увильнуть пытаюсь… А! Пропади все пропадом!»

– Послушай, Хаген. Ты только учти, что я никогда не охотился…

– На Него?

– Вообще ни на кого. Я серьезно! Понимаешь, в нашем мире все по-другому…

– Да? Но так, наверное, даже лучше. Тебе придется собрать для этого всю свою силу… – Викинг немного подумал. – Зверя, когда нападет, бей левее грудины, в сердце.

– А если не нападет?

– Я его заставлю… Ну что стал – полезай. Время идет!

Валун, горячий от солнца, приятно грел. Мошкара, донимавшая всю дорогу, почему-то отстала. То ли объевшись, то ли по какой другой причине. Может быть, ей не нравилось солнечное место. Савинов сидел и, щурясь от света, смотрел в темную глубину чащи. В голове крутились дурацкие мысли, вроде: «Ну, мишка, давай выходи» Он понятия не имел – как нужно звать, чтобы тот пришел. Вот так вот, ждать, дышать солнцем и думать о медведе было даже приятно… Потом вспомнилось то совершенно безумное состояние, когда он пытался попить воды после боя, а та вдруг превратилась в нечто жуткое, тяжелое и густое. В голове замелькали воспоминания о самом бое. Выхваченные из круговерти свирепые хари, оскаленные зубы и кровавые взблески оружия… Мысли текли и текли, уходя куда-то в сторону, и в какой-то миг ему показалось, что камень вращается. Медленно так, неспешно… Звуки от этого вращения вдруг приобрели странную четкость и глубину. Он услышал не только происходящее на поляне, но и за ее пределами. Эта волна двигалась все дальше и дальше… Лес оказался похож на муравейник, в нем все время что-то шуршало, свиристело, скрипело, орало, кралось, ломилось, встревоженно оглядывалось, подстерегало… Сонмы малых и больших созданий жили своей жизнью. Умирали, рождались, любили, питались… боялись. Он вдруг натолкнулся на другую волну, катящуюся сквозь чащу, и это была волна страха. Живность лесная, страшась чего-то, уходила с дороги, опасливо выглядывая из укрытий, предупреждающе свистела. А вслед за ней катился вал глухого, то затухающего, то вспыхивающего вновь, утробного гнева. Кто-то большой был в ярости, обижен, шел, искал, жаждал свести счеты, рвать, терзать…

Увлеченный своей новой способностью, Савинов не сразу понял, что это и есть искомый медведь. Но зверь уже учуял присутствие человеческой воли, заревел свирепо, бросая вызов. Вал гнева покатился быстрее, приближаясь…

Хаген возник из-за валуна, махнул рукой – «слезай, мол!». Савинов с трудом оторвался от наблюдения за накатывающимся валом звериной ярости, соскользнул вниз.