Витязь чести. Повесть о Шандоре Петефи

— Да как вы смеете? — Управляющий угрожающе привстал, но тут же плюхнулся обратно на заботливо подложенную на сиденье подушку. — Оставьте меня.

— Я готов немедленно убраться, но предупреждаю, сударь, что мне придется увезти Юлию с собой. — Петефи окончательно потерял сдержанность и перешел к угрозам. Все благие намерения вести себя мудро, терпеливо и осмотрительно напрочь вылетели из головы.

— Вон! — Сендреи повелительно указал на дверь. — Впрочем, постойте, — он вернул поэта усталым мановением руки и уставился на него тяжелым, изучающим взглядом.

Настало время пустить в ход испытанное средство, решил управляющий после внимательного обзора. Сейчас он сорвет с молодчика романтическую маску. Пусть идеалистка и сумасбродка дочь узнает, каков на деле ее возвышенный избранник. Ведь можно держать пари на тысячу форинтов, что парень сидит на мели и ни о чем другом, кроме приданого, даже не помышляет.

— Вы говорите, что любите мою дочь? — Сендреи даже заставил себя приветливо улыбнуться.

— Больше жизни! — воспламенился надеждой поэт.

— Пусть будет по-вашему, — Сендреи сделал вид, что сдался. — Бедной Юлии придется выбирать между вами и мной, ее отцом. Однако имейте в виду, господин… э… Петефи, что я не дам за ней и медного крейцера!

— Вы не перемените вашего решения, сударь? — побледнев от волнения, спросил поэт. — Нет? — Его голос дрогнул.

«Вот оно, — торжествуя, подумал эрдёдский управляющий. — Задело за живое! Сейчас я выведу тебя на чистую воду, господин рифмоплет!»

— Я никогда не меняю своих решений, да будет вам это известно, господин Петефи. Так будет и на сей раз, даю слово дворянина. — Игнац Сендреи горделиво выпрямился.

— Спасибо, сударь! — Петефи сорвался с места и даже попытался обнять изрядно шокированного управляющего. — Вы подарили мне жизнь! Кроме Юлии, мне ничего не нужно, и ей, я знаю, нужен один лишь я.

«Бедняжка Юльча, — подумал управляющий, провожая счастливого жениха смятенным, бегающим взором, — дело, оказывается, гораздо хуже, чем я предполагал. Парень просто-напросто сумасшедший. Одно слово — поэт».

А Петефи уже бежал сломя голову, прямиком через сад, вспугивая пыльных кузнечиков, разлетающихся из-под его ног.

«Свершилась огромная перемена. — Он все еще не верил себе. — Я не думал, что такое может произойти даже за целое столетие. Господи, господи! Я счастлив! Навеки!»

Венчались восьмого сентября, ровно через год после знакомства. В светлый день девы Марии, на исходе мадьярского междуженствия, начало которого празднуют на успение. Богоматерь, ее забытая языческая предшественница, а заодно и щедрые духи пшеничного поля сулили молодым свое высокое покровительство и радостное прибавление семейства.

Церемония, обставленная по всем канонам феодальной романтики, проходила в капелле Эрдёдского замка, где витали духи геройства и предательства. Во всяком случае ветры, залетавшие в выбитое грозой окно, обдавали то холодом, то вязким томительным зноем. Желтый лист, занесенный порывом, осенний предвестник, словно кораблик, кружился в чаше со святой водой, сделанной из исполинской раковины тридакны. Во всем ощущалась странная несопоставимость, случайность: в смешанном протестантско-католическом обряде, в этой вмурованной в стену раковине, неведомыми судьбами попавшей в Венгрию, далекую от морей, в нарядах брачующихся.

Невеста была, как полагается, в белой фате до пят, жених — в шелковой черной аттиле, но без галстука, который наотрез отказался надеть даже на свадьбу. Обоим было смешно, они переглядывались, сдерживая улыбку, стараясь не смотреть на госпожу Сендреи, с убитым видом сидевшую возле исповедальных кабинок.

Сам управляющий валялся на оттоманке, запершись у себя в кабинете, и курил сигару за сигарой. Призывая кары небесные на голову обретенного зятя, поминутно вскакивал и подбегал к окну, глянуть на дожидавшуюся молодых коляску. Когда дочь, переменив фату и миртовый венок на дорожный костюм, уже сидела в экипаже, господин Сендреи мучительно застонал, раздавив в кулаке очередную сигару. Нет, он не даст благословения и даже не спустится попрощаться. Пусть знает, неблагодарная, что навеки разбила отцовское сердце…

Шандор Телеки, дикий граф, уступивший молодым свою вотчину на время медового месяца, шумно расцеловал невесту и, отведя Петефи в сторону, тихо сказал:

— Замок в полном твоем распоряжении, друже. Я убрал всех слуг, как ты просил.

— Спасибо тебе за все! Если бы не ты…

— Ах, пустое, пустое, — Телеки хитро подмигнул. — Я только не знал, как поступить с Анико?..

— Ее в первую очередь! — взволновался поэт, бросив взгляд на молодую жену, принимавшую последние наставления родственников и домочадцев.

Они еще раз крепко, от души расцеловались. Петефи вскочил на подножку, счастливо улыбнулся и, обняв жену, в последний раз оглянулся на замок.

Он чувствовал себя победителем. В его лице куруцы взяли реванш.

Ямщик тряхнул поводьями, чмокнул на лошадей.

— Если что будет нужно, пиши! — крикнул вдогонку Телеки.