Витязь в овечьей шкуре

– Подожди-подожди, – насторожился Покровский. – Значит, в самом деле существует какое-то письмо?!

– Это Лина... Несколько лет назад... Они тут гостили с твоим братом... И она отравилась... – довольно бессвязно принялся объяснять Генрих. – Таблетками. Она думала, что ты прочтешь письмо... Но я неожиданно вернулся и ее спас. Не я спас, врачи. Я вызвал «Скорую»... Лина думает, что ты в курсе. А я скрыл... Я не хотел, чтобы ты страдал понапрасну. Зачем? Ведь она осталась жива. А так – всем лучше!

Покровский сначала развел руки в стороны, а потом беспомощно уронил их вниз. Он не знал, что сказать, и на лице у него нарисовалась детская растерянность. Пока он переваривал информацию, у Бубрика созрела куча собственных вопросов.

– Зачем, – спросил он у Наташи, – вы пришли сюда ночью? – Она смотрела на него непонимающе. – И за каким хреном, – продолжал он тем же тоном, – вы привели с собой милиционера?

– Ну... Я была в саду... – Покровский поглядел на нее и сощурился, пытаясь ухватить суть. Она кинула на него затравленный взгляд: – Перед тем как отправиться в Москву, я сидела в саду... И тут встретила знакомого милиционера.

– Он случайно прогуливался поблизости с пистолетом, – подсказал Покровский.

Из комнаты, куда ушел Негодько, донеслось идиотское хихиканье, потом какой-то стук, и женский голос произнес: «Пупсик!»

– Он сказал, что поступил сигнал, – проигнорировала Наташа его замечание. – По поводу того, что в этом доме творится нечто... невообразимое.

Генрих снова зарыл усы в колени и длинно всхлипнул:

Бес попутал, Андрей Алексеич-и-ич!

Я ничего не понимаю! – воскликнул Покровский, хватаясь за голову.

В это время в каминный зал вошел сердитый Негодько. В руках у него было несколько листов бумаги, исписанных мелким почерком. Следом за ним семенила та самая девица, только теперь она была в платье, хотя и босиком.

Допрос гражданки Симошкиной закончен, – сообщил Негодько. – Гражданка оказала сопротивление органам милиции, пыталась фамильярничать и была строго предупреждена.

Вышеозначенная гражданка Симошкина, растрепанная и несчастная, вертя задницей, направилась к Бубрику и заявила:

Ах, Аркашка! Ты не представляешь, до чего он темпераментный! Я бы и ему стриптиз показала, но он не захотел. Заставил меня рассказать всю подноготную. И как я сюда попала, и зачем, и чем мы тут занимались...

А-а-а! – пуще прежнего зашелся Генрих. – Андрей Алексеич, я просто старый козел! Ну, убей меня!

Покровский оглядел все собрание и остановил взгляд на Наташе. Подошел к ней близко, наклонил голову и тихо спросил:

Из-за чего он так сильно расстраивается?

– Помнишь, Андрей Алексеич, – неожиданно вскинул голову Генрих, – как ты со своим лучшим другом Стасом разругался в прошлом году? Ох, как ты лютовал! А все потому, что он... что он... с молоденькой девчонкой крутил любовь. Со студенткой.

– Конечно. Когда я вижу своих ровесников, гуляющих со студентками, сразу же начинаю волноваться за собственную дочь.

– Вы правда такой сердитый? – с любопытством спросила гражданка Симошкина у Покровского и сунула в ярко накрашенный рот сигарету.

– Правда, – ответил за него Бубрик и протянул ей огонек.

Покровский посмотрел на Наташу, она озадаченно почесала бритую макушку и шепотом сказала:

– Не смотрите на меня, я ничего не знаю про то, что здесь творилось.

– Ты сказал, что это отвратительно... Что ты никогда не простишь человеку, который так безответственен, что проводит время с молоденькими девушками... – завывал Генрих.

– А! – встрепенулась Наташа и спросила у Симошкиной: – Сколько вам лет?

– Девятнадцать, а что?

Генрих схватился за сердце, а Негодько сообщил:

– Граждане платили девушке за стриптиз. Она приходила сюда несколько раз в неделю и красиво раздевалась.

– А что, нельзя? – весело спросила Симошкина. – Аркашка, между прочим, художник. Я, может, его модель! Он за это мне и платил. Пойди, докажи обратное!

– Не буду я ничего доказывать, – отмахнулся Негодько. – Я был введен в заблуждение вашим голым телом, в неподвижности лежавшим на кровати.

– Милиция подсматривает в окна! – пробормотал Бубрик и тоже закурил, присев на край стола.

Интересное дело! – парировал Негодько. – А как еще милиции добывать оперативную информацию? К нам поступил сигнал, мы пошли и заглянули в окно.

Так вас что, много? – удивился тот.

Генрих, прекрати немедленно! – сердито сказал Покровский. – Что тебе в голову пришло задумываться о моей реакции? Это твоя личная жизнь.

Я решил... Если ты уж со Стасом разругался... А он – твой лучший друг...

Ты тоже – мой лучший друг, – напряженным голосом заявил Покровский. – Так что возьми себя в руки и иди домой.

Да-да, – пробормотал эконом и, пошатываясь, поднялся на ноги. – Я, пожалуй, действительно пойду.

Мое появление здесь не имело к тебе никакого отношения. Со второго этажа я увидел Наташу, которая пряталась в кустах. И я решил взглянуть, все ли с ней в порядке. Пошел за ней и пришел к Аркадию.

Вы следили за мной! – немедленно воскликнула та.