Витязь. Владимир Храбрый

- Гляди, тату, звездочка выкатилась… Ужо завтра метельно не будет, - солидно вышагивая в коротком тулупчике, держа вожжи в руках, говорил малец отцу, дремавшему в санях: уходился смерд Прохор Стырь, по прозвищу Кучма - действительно, космач; из вислоухой шапки, похожей на поповский малахай, выбивались волосы, - но Кучма не только возница плиточного камня, а и помогает грузить его. Вот и уморился…

А сынок Игнашка - вроде помощника. Когда отец дремлет, малец погоняет лошадей.

Сани едут по укатанной дороге, по льду Москвы-реки. Как только русло делает крутой изгиб, спереди кричат:

- Эй, не спи-и-и! Повара-а-а-чива-а-а-ай!.. Пово-ра-а-чи-ва-а-ай!..

Весело Игнашке, по разговорам старших знает, что у всех одно на уме: вот встанет город камен и не страшен будет ему ни один враг…

Только миновали село Мячково, чуть поодаль от него каменоломни, оттого-то и названы они Мячковскими, далее - устье Протвы, затем село Остров, за Островом - Коломенское. Возили камень и днем, и ночью.

Ночью задувал ветер со снегом, крепчал мороз, гривы и хвосты лошадей куржавели изморозью, и слышно было на много верст окрест, как скрипит под полозьями лед. А когда выплывала луна над темными печными трубами крестьянских домов, громоздившихся по широкому береговому склону, то сильнее брехали собаки, и лошади поворачивали голову в сторону этого бреха и фыркали широкими ноздрями, выдувая густой пар.

При подъезде к Москве вожжи у Игнашки взял отец и направил сани с поклажей к тому месту, где в западном углу крепостной стены возводилась башня-стрельня, напротив боярского двора Свибла, оттого и прозвана - Свибловой. Руководить работами здесь выпало старшему сыну боярина Андрея Свибла - Федору.

Следом за Кучмой свернули еще с десяток груженых саней, остальные остановились в другом углу, тоже упиравшемся в Москву-реку. Здесь верховодил молодой боярин Федор Беклемиш - неподалеку от угловой стрельни стоял боярский двор Беклемишевых. С этим семейством соседствовал окольничий Тимофей Вельяминов, родной брат тысяцкого и также родной дядя Дмитрию по материнской линии. Башня, что строилась под его началом, звалась Тимофеевской. Была еще башня-стрельня Собакина (по имени Федора Собаки).

Разгрузившись, возницы собирались на льду Москвы-реки.

- Ну как дела у Беклемиша?

- Да ничо, идут.

- А как у Собаки?

- Тоже продвигаются. С именем Христа.

- Про Свибла и спрашивать нечего. Этот живодер спуску никому не даст…

Но слово «живодер» произносится не осуждающе, а с уважением. Мол, умеет боярин поставить дело.

Федор Свибл, Федор Беклемиш, Федор Собака - тезки, сверстники Дмитрия, вместе когда-то в бабки играли, а сейчас каждому из них доверено важное предприятие.

Но никому более, а только своему брату Владимиру великий князь поручил работы по выкладке потайного хода, который шел под землей и должен был оканчиваться у набережной Москвы-реки. Ход возводился на случай долгой осады и возможного вывода членов семейства великокняжеского двора.

Мастера, работавшие на крепостной стене, назывались «огородниками», а выкладывали потайные ходы уже в звании каменотесов, ибо там, внутри, им приходилось подгонять каменные глыбы, спиливая и подтесывая.

Вообще-то стену вокруг Кромника начали строить не с одной угловой башни или потайного хода, а одновременно по всем трем линиям, разделенным на боярские участки.

Строили наперегонки, стремясь перещеголять друг друга по красоте отделки и внешнему виду каждой башни, а стены делали такими ровными, чтобы приятно было погладить ладонью.

Каменотеса Ефима Дубка князь Владимир отмечал особо - могучие плечи, мускулистая грудь и длинные руки, похожие на клешни рака. Хотя ноги казались короткими и кривоватыми. Издали он казался неуклюжим, неправильного сложения, но вблизи сразу обращал на себя внимание голубыми бесхитростными глазами, рыжими волосами и курчавой русой бородой. Трудиться Ефим мог без устали днем и ночью, работал за двоих и к тому же был очень силен. Однажды у рабочего, везшего тачку с грузом на выброс, застряло колесо в земляном обвале: объехать нельзя, надо срывать обвал. Ефим, поплевав на ладони и отстранив рабочего, взялся за ручки и буквально протаранил тачкой преграждавшую кучу земли, снова образовав проезд.

- Ай да дубок! Силища.

С тех пор будто забыли, что каменотеса звали Ефим - Дубок да Дубок. Иногда и Владимир забывался и тоже называл его так: князь поставил его старшим над каменотесами.