Витязь. Замок людоеда

— Однако вы неплохо подросли за те пару дней, что мы не виделись. Гонец говорил, но… Если честно, то кроме шкуры белого медведя, ничего общего с тем парнем, с которым мне доводилось водить знакомство… и даже сойтись на кулаках. — Фридрих демонстративно поглядел на мои руки. — Не уверен, что сейчас у меня могло бы возникнуть такое странное желание. Да и Лешек, думаю, тоже не полез бы в круг.

Пан Пшеньковицкий только хмыкнул и потрогал нос. В той драке, что он затеял в Западной Гати, обвинив меня в трусости, а Озара обозвав лгуном, я немного помял задиристого ляха. Самую малость. Но для знакомства хватило.

— Скажу больше, — Лис глядел мне в глаза, подчеркивая прямоту и серьезность произносимых слов, — я начинаю понимать, откуда взялись пересуды о Людоеде. И догадываюсь, кого так упорно ищет князь Белозерский.

Да, с Витойтом не очень хорошо получилось. И никому ведь не объяснишь, что это случайность, недоразумение. Убийство всегда убийство. Тем более когда на тебе кровь княжеского сына. А еще хуже, что теперь дознаватели князя получат так давно разыскиваемый след. И раньше или позже таки заявятся по мою душу.

— Может, да… Может, нет… Не будем о грустном, — я шагнул ближе. — Рад вас видеть. А если сомневаетесь и нужны доказательства — спрашивайте о чем только мы знать можем. С удовольствием отвечу. Мне настоятель монастыря только что как раз о Фоме Неверующем рассказывал. И указал, что в сомнениях нет греха.

— Словами делу не поможешь, — помотал огненной шевелюрой капитан наемников. — Да и о недоверии никто не говорит. Просто для убедительности. Чтоб и тени сомнения не оставить… — Фридрих умолк, вопросительно глядя. Типа, я сам должен смекнуть. Увы, не соображу.

— Толком говори, Лис. Не тяни вола…

— Ваша светлость, — он понизил голос до шепота, словно нас кто-то еще мог услышать. Кроме всего отряда, сгрудившегося, как давешняя отара, на расстоянии пары метров. — Знаки тайные покажите.

Какие еще знаки?

Огорошенный неожиданным пожеланием, я действительно не сразу догадался, что имеет в виду Фридрих. А когда понял, едва не рассмеялся. Вот уж не думал, что сценка, разыгранная с целью доказать барону фон Шварцрегену мое благородное происхождение, для того чтоб получить право на поединок, будет иметь столь неожиданное продолжение. Но ничего не поделаешь — что написано пером, в мешке не утаишь.

— Ладно, покажу… — я кивнул и стал неспешно развязывать передние медвежьи лапы, служившие застежкой для накидки из шкуры. — Только из уважения к нашей дружбе. Но предупреждаю, если молва об этом пойдет гулять миром, я буду знать, кого винить за слишком длинный язык. И кому его укоротить.

Я медленно обвел тяжелым взглядом слушателей, и они, все до одного, судорожно сглотнули. Это в третьем тысячелетии журналисты и политики привыкли, что за редким исключением за «базар» отвечать не придется. А в средние века «сказал» и «сделал» — почти синонимы.

Ландскнехты Лиса — простые деревенские парни, сменившие вилы и топор на копье и меч, может, и отказались бы от сомнительной чести быть посвященными в благородные тайны, но по одному. А в составе отряда нет и не может быть никакого иного мнения, кроме командирского. И если капитан принял решение, то остальным можно только исполнять.

Я обнажился до пояса, повернулся к бойцам левым боком и поднял руку.

Отряд шумно выдохнул. Вытатуированная красными чернилами надпись «IV (AB) Rh+», еще и увеличенная пропорционально моему нынешнему сложению, произвели на тех, кто увидел ее впервые, неизгладимое впечатление. Где-то посередке между плачущей иконой и громом среди безоблачного неба.

Вот она магическая сила букв и цифр. Куда там зеленой морде, трем метрам роста и необхватной груди. Эка невидаль — здоровяком больше, здоровяком меньше. Если, положим, бык овцы во много раз больше, то почему кто-то не должен быть крупнее остальных? Тогда как письмена у людей темных всегда вызывали безотчетный трепет и уважение.

* * *

— Рекс… — едва слышно пробормотал пан Пшеньковицкий. Наверное, единственный из присутствующих, кто знал латынь. В том смысле, что был обучен грамоте. Усы его при этом встопорщились, как наэлектризованные. — Четвертый…

Ну да, примерно на это я и рассчитывал, когда показывал татуировку покойному нынче барону. Простолюдины вряд ли метят своих чад тайным клеймом. А «рексом» меня объявят или каким иным «сэром», уже не суть.

— Митрий, — я притянул к себе монашка. — Имей в виду, тебя мои слова тоже касаются.

— Зря вы так, ваша милость, — вроде даже обиделся парень. — Да разве ж отец-игумен приходил бы вас лично расспрашивать, если б я ему все выболтал? А я даже на исповеди отвечал, что это не моя тайна. А вы говорите…

— Тихо, тихо. Я же не в обиду. Знаю, что ты верный товарищ. Просто — напоминаю. Во избежание.

Выждав несколько секунд, я снова оделся и первым нарушил установившуюся тишину:

— Ну что, Лис? Убедился? Штаны, надеюсь, снимать не надо?