Витязь. Замок людоеда

— Вот тогда брат Себастьян и оскорбил Конрада. Сказав, что причина бесплодия не в женщине. По молодости лет не хватило разума понять, что мужчине нельзя такое говорить в глаза. К тому же рыцарь понимал, что скрыв от братьев свой брак, он солгал не только им, но самому Господу. И Всевышний действительно мог наказать клятвопреступника бесплодием.

Отец-настоятель вздохнул.

— Обида мужчины умножилась страхом разоблачения храмовника и вылилась в месть. Похитив невесту и ее подружек, как мне кажется, фогт потому и оставил брата Себастьяна в живых, что пообещал вернуть всех четверых через год со своими байстрюками на руках.

— Святой отец, я что-то не пойму. Если брат Себастьян сумел все как-то объяснить вам, почему никто ничего не делает? Неужто нельзя на немца управу найти?

Игумен поглядел с осуждением.

— Не спеши с выводами, сын мой. Ему не смогли помочь, так будет вернее. Брат Себастьян не ко мне пришел, а в ратушу. Сразу после нападения. И челобитную князю написал. В тот же день полусотня из малой дружины под стенами Розиттен стояла. Требуя у комтура выдачи девушек.

— И что?

— Рыцарь Конрад фон Ритц сам вышел к ним. Распахнул ворота и именем Девы Марии поклялся, что в его замке нет никаких плененных девушек. Тем более похищенных со свадьбы. А для того, кто считает его лжецом и клятвопреступником, вход свободен.

— Ловко выкрутился, шельма…

Теперь отец-настоятель смотрел с недоумением.

— Ты считаешь, что храмовник мог солгать? Призывая в свидетели Богородицу?

— Нет, святой отец. Он не лгал. Всего лишь говорил о другом, а никто не обратил внимания.

— Не понимаю?

Старик и в самом деле казался растерянным.

— Рыцарь поклялся, что в его замке нет невесты и ее подружек. В его замке! А разве Розиттен принадлежит комтуру? Нет — это имущество всего ордена!

Игумен задумался, и сумрачная тень мелькнула по его лицу.

— Наверно, ты прав. Вот только рискнуть никто не решился. Потому что на одной чаше были жизни нескольких горожанок, а на другой — война с крестоносцами. И месяца не прошло, как великий князь с Гроссмейстером мир подписал. Не помиловал бы нарушителя данного им слова. Жизнь славного рыцаря Рамбольда,[38] казненного по приказу Витовта, тому порука.

— Вот как? И давно это случилось?

— Зимой.

Шесть месяцев… Стало быть, есть надежда, что девушки еще живы. А если диагноз бедняги-лекаря точен, то и без необратимых изменений в организме. Причем желая доказать всем, а в первую очередь самому себе, что не бесплоден, для чистоты эксперимента фон Ритц вряд ли позволил изнасиловать девушек кому-то еще. Но скоро результат станет очевиден, и даже думать не хочется о том, что взбешенный тевтонец может совершить в приступе ярости. Так чего же я сижу? Кого жду? Похоже, пора мне поглядеть на крепость Розиттен изнутри.

Глава десятая

— Со слов этого непоседливого чада и брата Феофана я уже многое о тебе знаю, сын мой, — не услышав дополнительных вопросов, игумен перешел к истинной цели своего прихода. — Но мудрость учит, что лучше один раз самому увидеть, чем сто раз услышать. Недоверчивость не грех. За это Господь наш даже апостола Фому порицать не стал, а предложил ему вложить персты в свои раны. Скажи: ты крещен?

— Да, святой отец.

— Перекрестись.

Хорошо, что настоятель не спросил напрямую, верую ли я в Господа Бога и Святую апостольскую церковь — пришлось бы соврать. А это запросто. Рука не отсохнет. Тем более что я и в самом деле крещен. Бабушка настояла, родители не возражали, а меня не спрашивали. Хотя, положа руку на сердце, в отличие от зарожденного в рабстве и его же проповедующего христианства, в мусульманстве, несмотря на махровый консерватизм, есть ряд преимуществ. Помимо узаконенного многоженства.

— Что ж, сын мой, вижу: не лукавишь, — игумен протянул для целования наперсный крест, от которого отчетливо пахнуло сандалом (аромат этого дерева, если хоть раз нюхал, ни с чем не спутаешь), и, дождавшись пока я поцелую распятие, спросил именно то, чего я больше всего опасался: — Исповедаться не хочешь?

Хорошо, что я эту ситуацию предвидел и более-менее приемлемый ответ заготовил заранее.

— Очень хочу, святой отец… — я посмотрел в глаза священника со всей искренностью студента, который «учил, учил, учил… но вот сейчас почему-то забыл ответ на вопрос, а стипендия нужна позарез». — Давно пора очиститься от грехов вольных и невольных, но… не сейчас.

— Почему? — склонил голову набок игумен. Заинтриговал ответ.

— Исповедь сродни омовению. А станет ли кто мыться и надевать чистые одежды перед тем, как идти в хлев навоз разгребать? Псы-рыцари сильны еще, и гонения на православие продолжается. Стало быть, битв и смертей не избежать. Господь свидетель: напрасно никого не сгубил, а за убитых врагов потом — после победы, если жив останусь — за всех скопом епитимию приму. И хоть на прощу, хоть в скит… Лишь бы землю нашу и веру поганые сапоги не топтали.

Отец-настоятель внимал задумчиво, потом кивнул и перекрестил меня еще раз.