Витязь Железный Бивень

– Твой вопрос я не могу утолить. Отцы не видим просто, что будет потом. Отцы видим, что будет совсем потом, если не очень потом будет так. – Он как-то особенно громко застонал, и голос его сделался еще невнятней. – Человек уронил горшок. Пришел другой человек, нашел осколки. Сложил – вышел горшок. Поступки – осколки. Сложил вместе – будущее, судьба. Тебе скажу одно: как ни решишь, плохого не вижу. Другого не скажу – незачем. И тебе, дряхлая, – он чуть повернул лицо, переведя взгляд куда-то поверх Лефова плеча, – не скажу, почему взялись отцы. Не поймешь.

За спиной у парня тяжело засопела Гуфа («дряхлая», да еще «не поймешь» – это ей-то!). И, словно бы подхлестнутый ее раздражением, Леф злобно сказал вслед Огнеухому:

– Ну и флагшток тебе в пасть, шакал смаленый.

Огнеухий опять обернулся.

– Не флагшток – вот такое, – просипел он, складывая колечком указательный и большой пальцы приподнятой руки. – Не мне, а тебе. И не в пасть. Сюда. – Указательный палец распрямился, нацелил черный коготь в Лефову грудь. – Скоро. Если будешь злой до слепоты, как сейчас. Ты будешь.

Не в силах оторваться, Леф следил, как убредало к выходу из Прорвы горное чудище; как оно приостановилось возле двух еле различимых в розовом мареве бугорков – шевельнуло руками, нагнулось, пыхнуло из ушей светящимся дымом, и бугорки вдруг превратились в некрупные звериные силуэты. Кажется, это были земляные кошки, хоть на таком расстоянии судить можно было разве что по размерам. Еще две вспышки яркого дыма, громкий протяжный стон, и Огнеухий снова стал удаляться. Кошки брели за ним как привязанные. Именно брели – медленно, неуклюже, пошатываясь.

Когда тени жуткой троицы окончательно растворил в себе струйчатый тяжелый туман и к Лефу вернулась способность интересоваться поведением обычных людей, оказалось, что господин Тантарр сбросил куртку и торопливо распутывает завязки скрывавшегося под ней карранского панциря.

– Возьми, – сказал он, протягивая свое защитное одеяние растерянному парню. – Пригодится. А то, похоже, броня там у вас слабовата.

Действительно, по сравнению с подарком Учителя собственный Лефов нагрудник казался убогим старьем.

– Прими и от меня, – Фурст вытащил из кармана рубчатый железный шар. – Ударь по твердому и без промедления бросай шагов на тридцать, а сам ложись, либо – под прикрытие. Только душевнейше тебя прошу – аккуратней с этим, без небрежения.

Неловко прижимая подарки к груди, Леф попытался благодарить, но в горле некстати заворочался горький комок, и веки набухли подозрительным жжением. Не миновать бы парню конфуза, да, спасибо, Гуфа выручила, отвлекла внимание.

– Нам пора уводить себя, – с деланной бодростью сказала она. – Не вспоминайте злобно – ты, господин недобешеный, и ты, братец.

Пожалуй, только виртуоз стали удивился последнему слову, да и то не очень.

– И ты не помни худого, сестрица, – устало вымолвил вольный эрц-капитан Фурст Корнеро Кирон.

10

– Нет, уж тебе-то с нами никак нельзя, – сказал Нурд.

Хон отвернулся и в сердцах сплюнул в очаг.

– Вот это ты зря, – покачал головой Витязь. – Не к добру это, когда в огонь.

– Зря, – понуро кивнул столяр.

Конечно, все было зря – и плевок, и просьбы. Ясно ведь, что не возьмут! Благодаря ведовству рана от послушнического ножа за одну ночь стала едва приметным розовым шрамом, да только вылившуюся кровь не возместишь никакими заклятиями. После быстрых движений темнеет в глазах, слабеют колени, руки делаются тяжелыми, непослушными… Гуфа обмолвилась, что так будет еще дней двадцать, не меньше, и ее обмолвку слышали все. Так что теперь Хон может выдумывать какие угодно доводы – Нурд будет лишь качать головой. А Торк даже слушать не станет. Достаточно одного взгляда на его облитое мутным очажным заревом лицо, чтобы понять: все мысли охотника уже там, на склонах ущелья, где в расщелинах и за валунами прячутся серые – наверняка самые удачливые метатели из всех обитателей заимок.

Леф и Гуфа вернулись вовремя – так сказал встретивший их в подземном проходе Нурд. Больше Витязь ничего не сказал, даже расспрашивать не стал ни о чем, только велел скорее идти к остальным. Леф было вообразил, что за время их с Гуфой отсутствия ничего примечательного не стряслось. Нурд казался совершенно спокойным и, похоже, не отлучался из входной норы – во всяком случае, Витязь встретил пришедших на том же месте, где они с ним расстались. Да и могло ли стрястись что-нибудь этакое? Когда уходили во Мглу, было уже темно, а сейчас едва рассветает – меньше ночи прошло. Однако случиться успело многое.

В очажном зале помимо Хонова обидчика валялся связанным еще один мужик в серой накидке. Причем если первый послушник лежал как бревно (лишь помаргивал сонно да зевал во всю пасть), то этот новый извивался и бился, словно игуана, которую госпожа Сатимэ когда-то пыталась испечь «по-адмиральски» – в живом соку. Оно и понятно – некому было угомонить его ведовством.