Витязь Железный Бивень

А ветер крепчал. Пронзительный, стылый, он до дикости не соответствовал глубокой синеве безоблачного неба и доброму солнцу. Верно, и здесь не без колдовства. Верно, серые мудрецы своей волей вызвали этот ветер – чтобы толпа безо всяких повторяльщиков, с первых губ слышала каждое слово с помоста; чтобы она кожей чувствовала промозглое дыхание Мглы-милостивицы; чтоб погибель громадного строения во всю силу хлестнула видящих да слышащих грохотом, гарью; чтобы у них на зубах заскрипела колючая пыль, перемешанная с прахом последних неподвластных Истовым братьев-людей.

Леф встряхнулся и быстро, но без излишней торопливости, двинулся вниз – от укрытия к укрытию, мимо тихо звучащих жестких колючих стеблей, через пыльные ручейки, текущие, как в дурном сне, поперек склона.

А внизу-то, между прочим, тихо. Не потому, что действительно тихо, а потому, что бесовский ветер выметает звуки вдоль по ущелью. Истовые уже на помосте – тесная серая кучка, кажущаяся чем-то единым, целым; и жутким единым чудищем кажется плотно сбитая перед помостом толпа. А вокруг всего этого отблескивает тусклым железом корявая петля, редкозубо щерящаяся в безмятежное небо копейными остриями. Серые латники да копейщики Предстоятеля. А сам Предстоятель там, на помосте, впереди всех. Судя по жестам да по шевелению унизанной блестяшками бороды, он говорит толпе какие-то величественные речи – пускай говорит, пускай бы только повеличественнее да подлинней: значит, еще не теперь. Перед самым взрывом наверняка кто-нибудь из Истовых говорить станет.

…Истовые… До чего же они стали могучи! Металки, порох, колдовство, способное породить такой невозможный ветер или за пару мгновений превратить умелейшего воина в никчемного увальня (значит, и любого никчемного увальня – в умелейшего воина)… А что они могут еще? Наверняка же это не все! Подсматривая от случая к случаю, невозможно узнать все, они слишком хитры, чтобы не приберечь чего-нибудь про запас…

…Бесов камень – чуть не вывернулся из-под ноги…

…Неужели источник своей нынешней силы Истовым удалось выколупать из Древней Глины? Вряд ли. Судя по рассказам Гуфы, это что-то вроде архива префектуры, причем ведунья говорит, будто, судя по виду хранилища, ничего оттуда не вынесено. Ну, может, десяток-другой разрозненных досок, но ведь этого недостаточно для хранения этаких знаний. Что же тогда? Старец? То-то сразу не поверилось, будто он вовсе не пытался договориться с серыми. Пытался, наверное, и, наверное, пробовал выменять волю на клочки своей мудрости, только сознаться не хочет. А уж червивоголовым стал прикидываться, когда понял: все равно не отпустят. Да и то, небось, время от времени что-нибудь отдавал – даром бы кормить не стали…

…Нет, это не трава, это проклятье проклятое! Хрустит, как валежник; колючки хуже рыболовных крючков, и на каждом стебле их больше, чем в праздник бывает на столичном торжище попрошаек… Ничего, добраться бы вон до той промоины, а там дело легче пойдет, без треска да крови…

…Чего ж они его, Старца-то, бросили, не пытались вытащить? Считают высосанным до костей, бесполезным уже? Наверное, раз не побоялись, что он приоткроется новым хозяевам Обители. Или на нем такое колдовское заклятие, чтоб, кроме Истовых, никому? Он же, кстати, и не пытался – раз только вроде как пробовал убежать, да и то…

…Что это?! Всемогущие, да никак Предстоятель закончил вихлять языком?! Нет, вот опять…

…Ну хорошо – промоина… Чего ж в ней хорошего-то? Во-первых, оттуда ничего не будет видно, а во-вторых, как дальше? От нее до бронных послушников, огородивших собою толпу и помост, еще шагов двадцать, да по ровному – трава ниже щиколоток, и всё. А из промоины не добросить… Вот еще одна Нурдова ошибка: думал, что все будут на Истовых глазеть и на Обитель, а их, шакалов, половина за толпой следит, а другая на окрестности пялится. И над заимочной стеной черно от голов, тоже пялятся во все стороны… И кстати, покамест ни единого серого в латных рукавицах увидеть не довелось. И панцири на них на всех железные, из-за Прорвы, а для тебя, Нынешний Витязь, так и не удалось подыскать настоящие латы по твоему витязному росту. Один этот дрянненький нагрудник выдаст тебя с потрохами, едва ты на открытое сунешься…

…Что же делать-то?..