Витязи в шкурах

– Ярославна на кресте клялась. Игорь обещал перед походом, перечить жене не станет. Да и как не отдать, когда я столько для Северской земли сделал?

– Так ты здесь за Гомий воевал?

– За Гомий тоже. Но не обещали б удел, все равно с погаными бился! Беда от них русской земле!

– До Гомия они не доходят.

– Здесь тоже русские живут, Вольга! Я не Давыд Смоленский, который ни в одном общем походе русских на половцев не участвовал, зато против своих не раз бился, столько русской крови пролил! Я всегда на помощь приду!

– Стрыя, обидчика своего, прогонишь?

– Умер стрый, – вздохнул Улеб. – Сорок дней уже справили. Сын его, Святополк, брат мой, теперь в Гомии княжит. Вот он, впереди! – Улеб показал на всадника, едущего спиной к ним в двух десятках шагов. – Сам хоругвь привел, хотя мог воеводу послать. Хочет перед князем Игорем выслужиться, чтоб Гомий ему оставил. Только не выйдет!

– Ты говорил с ним?

– Он же брат мне! Обнялись, меда выпили, говорили долго. Стрый нас из Гомия выгнал, а не сын его – Святополк тогда совсем малый был, вины на нем нету. Я ему сказал, чтобы он перебирался в свой удел, а мою отчину оставил мне. Его земли не меньше моих. Будем жить рядом, по-братски.

– Что он ответил?

– Сказал: как Князь Игорь решит, так и будет. А князь на моей стороне.

В это время ехавший рядом со Святополком всадник оглянулся. Лицо у него было морщинистое, злое.

– Это кто? – невольно спросил Вольга.

– Лисий Хвост, воевода стрыя, сейчас Святополку служит. Никто уже не помнит, как его по-настоящему зовут. Когда нас из Гомия гнали, больше всех кричал и распоряжался. Не дал матери даже шубы в мороз. Потрох сучий! Коли б не Святополк, зарубил его здесь же!

– Плюнь, Улеб! Давай лучше споем!

– Славу?

– Славу будем петь, когда поганых побьем. Про девок!

– Любишь ты их! – улыбнулся Улеб. – Ишь, Марфушу как быстро окрутил. И молодец! Добрая она баба! Можешь ее с собой в Гомий взять, коли нравится. Только рад буду. Она как вы с Кузьмой…

– Пошли девки да по воду… – вместо ответа затянул Вольга.

– Не нашли дороги к броду… – поддержал Улеб.

– И пришлось им заголиться, – грянули ближние вои, – чтобы зачерпнуть водицы…

* * *

Как и предупреждал Тудор, неожиданно подойти к половецкому стану не получилось. Едва рассвет открыл врагу изготовившееся на пойменном лугу русское войско, как туча стрел, выпущенных с противоположного берега, накрыла воев и дружинников. Затем еще и еще… Градом падая с потемневшего от них неба, стрелы застревали в деревянных щитах и древках копий; выискивали незакрытый кусочек тела и с хрустом разрывали жилы и мясо, пробивали броню и головы. Русские лучники, прячась за щитами, не могли отвечать – так густо сеяла в их ряды тихая смерть. Конные хоругви Олега, сразу потеряв до сотни лошадей и с десяток всадников, отступили от берега, освободив брод. И тут же черная лавина, разбрасывая копытами мелкий речной песок и взбивая воду ковром из мелких брызг, потекла через мелкий Сейм.

Запоздалый залп русских лучников только на короткий миг приостановил ее. Второй залп накрыл половцев, когда их передовые ряды уже с воем врезалась в русское войско. Удар плотно сбитой массы конницы был настолько силен, что вои и дружинники, топча своих раненных и мертвых, попятилась назад. Все быстрее и быстрее.

– Так мы и до леса добежим! – зло крикнул Улеб Вольге, крутя головой. – Перекроем путь Тудору. А поганые обложат нас и будут стрелять издали. На выбор, как у себя в Поле. Нет уж… Эй, грачи путивльские!

Пришпорив жеребца, Улеб пробил изнутри пеший строй русских и во весь опор поскакал к откатившимся хоругвям Олега. Бросая время от времени взгляд в ту сторону, Вольга видел, как Улеб машет руками и что-то кричит, стоя перед сотнями; потом рядом с князем появился Олег, подтянулись знаменосцы со стягами-хоботами и хоругвями…

Наскок пришедшей в себя русской конницы был стремителен, как неожиданный удар ножа, и на короткое время отбросил половцев от начавших прогибаться передовых рядов пешего войска. Объезжая строй и наводя в нем порядок, Вольга то и дело поворачивал голову в сторону кипевшей перед его хоругвями злой схватки. Первые ряды конников с обеих сторон уже сломали или потеряли копья, и теперь ожесточенно секли друг друга мечами и саблями. Задние напирали, стремясь хоть как-то достать врага. Ржали кони, вопили люди, звенело железо, встречаясь с железом, и этот гул перекрывали предсмертные крики и хрипы. Теснота не позволяла коням, потерявшим всадников, вырваться на простор, обезумев от боли и страха, они бросались из стороны в сторону, сбивая крупами других коней вместе с всадниками. Копошащиеся груды тел людей и животных, мертвые и живые, красные ручьи, устремившиеся в мутный Сейм…

Конный бой кипел не долго. Превосходство половцев было многократное, и скоро они оттеснили белгородские хоругви на полполета стрелы. В этот миг вырвавшийся из схватки Улеб пробился внутрь русского каре.

– Теперь наша очередь выручать! – закричал, подъезжая. – Покажем, воевода, поганым, что пешее войско может!