Витька Мураш - победитель всех

Отец у меня ужасно считать любит. Если нужно чего-нибудь по дому сделать, пускай самое простое — например стекло вставить, — он сначала раму раз пять измерит, нарисует ее на бумаге, все размеры проставит. Потом стекло начинает мерить и расчерчивать. Площадь зачем-то вычисляет до одной тысячной. Все стекло расчертит. Полдня на это уходит. А когда разрежет стекло и вставит, получается криво. Тогда он начинает математически доказывать, что рама перекошена, а он ни при чем.

Отец у меня вроде изобретателя. А работает он на тракторе «Беларусь». У этого трактора спереди нож, как у бульдозера, только поменьше. А сзади — ковш, как у экскаватора. Этот трактор может и дорогу расчистить, и песок сгребать в кучу, и канавы копать. В общем, механизмов на нем навешено много, но отец для трактора все время что-нибудь новое изобретает. Один раз изобрел захват, чтобы столбы для проводов брать с земли и в ямы устанавливать. За это ему премию выписали. Но не успел он премию получить, как захват сломался, да еще вместе с ковшом. За это его премии лишили, неделю он трактор ремонтировал, и еще мама ему выдала так, что он два дня в нашей с Людкой комнате ночевал.

Но изобретает отец только вечером и когда выпивши. Днем он просто работает.

Он и расписание для меня изобрел вечером. Я точно помню, как раз в тот день получка была.

Сидели мы на кухне, ужинали. Только мы поужинали, отец говорит:

— Витек, давай карандаш и бумагу.

— Зачем? — спрашиваю.

— Расчет сделать. Расчет твоей жизни. Много времени зря тратишь, вхолостую она у тебя вертится.

Я говорю:

— А у меня времени хватит. Куда мне его девать?

— Это тебе теперь так кажется. А вот будет тебе сорок восемь, как мне, тогда узнаешь, хватит или не хватит. Я тебе сейчас математически докажу.

Мама внимательно так посмотрела на отца и спрашивает:

— Небось в столовую заходил? Портвейн пил разливной?

— Ну да еще…

— Что ж тогда тебя на арифметику потянуло?

— Да не пил я портвейна!

— Завтра ведь все равно узнаю!

— Завтра… — сказал отец, — завтра, завтра не сегодня, так лентяи говорят. Тащи, Витек, принадлежности.

Принес я ему. Он говорит:

— Считай и записывай. Значит, так… Один умножь на триста шестьдесят пять.

Я говорю:

— Это трудно. Мы еще высшую математику не проходили.

— Ты не остри, а записывай. Дели теперь на двадцать четыре.

— Разделил.

— Теперь еще на тридцать дели. Сколько получается?

— Пятьсот семь тысячных.

— Вот так, — с удовольствием сказал отец. — Если в сутки ты проспишь только один час лишний, то… Умножаем на триста шестьдесят пять — это часы… делим на двадцать четыре — сутки… делим на тридцать — месяцы. Сколько там?

— Пятьсот семь тысячных.

— Вот. Пятьсот семь тысячных! Считай — полмесяца в год псу под хвост ты выбрасываешь, если спишь лишний час. Считай, что эти полмесяца ты не живешь, они у тебя из твоей жизни вычеркнуты. А за всю жизнь года три набежит.

Мама убирала со стола и не обращала внимания на нашу арифметику. Но когда она услышала, что один час превратился в три года, то заинтересовалась. Она присела возле отца и заглянула в бумажку.

— Вычислил-то правильно?

— Ага… — сказал отец. — Поняла теперь? Математически можно учесть абсолютно все.

— Давай тогда мою задачку реши, — попросила мама.

Отец обрадовался, заулыбался. Мама на его математику всегда — ноль внимания. А тут — сама просит!

— Ну, ну… — говорит отец. — Каковы условия задачи?

— Таковы…

Мать усмехнулась, и я сразу понял, что сейчас она ему выдаст. А отец ничего не заметил, потому что портвейн он, конечно, по дороге все-таки выпил.

— Вот мои условия, — сказала мама. — Сначала ты двенадцать умножь на два.

— Двадцать четыре, — бодро ответил отец.

— Нет, ты запиши.

— Запишем, — согласился отец и вывел на бумаге двадцать четыре.

— Теперь так… Если считать от двадцати лет и посейчас… Это будет тридцать. Умножай все на тридцать.

— Семьсот двадцать.

— А теперь умножай еще на рупь пятьдесят.

— На один и пять десятых? — спросил отец.

— Нет, на рупь пятьдесят, — твердо сказала мать.

— Одна тысяча восемьдесят рублей.

— Вот тебе и арифметика, — сказала мама. — Вот тебе и портвейн с получки. Тысячу восемьдесят рублей ты только на этом из семьи вынул за все годы. А если считать между получками, да праздники, да Ваську Соломонова, да остальных забулдыг, которых ты поишь… Тут на три умножить — еще и мало. Ну, пускай на три… Тут я и сама вычислю. Три тысячи двести сорок рублей — с ума сойти! Дом можно купить!

— Дом у тебя есть, — возразил отец.

— Значит, на другое бы что полезное пошло!

— Мопед «Рига», например, — намекнул я, — всего сто девяносто рубчиков.

— Всего! — возмутился отец. — Ты их заработай сначала, сто девяносто!

— Ты же обещал.

— Обещал — будет.

— Когда?

— Своевременно.

— Когда помру?

Отец посмотрел на меня с какой-то, мне показалось, обидой. И меня сразу будто кольнуло. Зря я, наверное, вякнул насчет мопеда. Получается, что все мы против него одного. Как будто он нам вредитель. И всегда во всем виноват. А тут еще Людка! Сидела все время тихо, только глаза таращила, а теперь сообразила.

— А сапожки всего пятьдесят стоят.