Витька Мураш - победитель всех

— Я и жму. Я ему не сказал, что уходить собираюсь. Пускай сначала договор про шефство подпишет, а уж там мы с ним барахла наберем!

— Завтра-то пойдешь с нами?

— Завтра же воскресенье, Иван Сергеевич, — сказал Леха. — Завтра рыбачки косяком пойдут. А некоторые — с бутылкой. Они как выпьют, для них тонуть — любимое дело. Завтра я патрулирую.

Леха запустил мотор, отошел от берега и дал полный газ. Полуглиссер медленно вылез из воды и пошел, пошел! Он касался воды только кормой, да и то чуть-чуть. Нос приподнялся, и Леха сидел высоко над водой, будто летел.

И впервые в жизни я подумал о своем будущем. В эту минуту я точно решил, что не буду никем другим, а только спасателем.

— Вот на этих баркасах и пойдем, — сказал Иван Сергеевич.

— А куда он уходить собирается? — спросил Батон.

— К нам. Будет у нас в школе вожатым.

— Он и так у нас вожатый.

— Он будет работать постоянно, — сказал Иван Сергеевич. — Работать, а не в гости ходить.

— А какое барахло? — спросил Батон.

— Разное.

— Ну, как называется?

— А ты умеешь молчать? — спросил Иван Сергеевич. — Чтобы — никому?

— Запросто, — сказал Батон.

Иван Сергеевич нагнулся к Батону и шепнул что-то ему на ухо.

Батон захлопал глазами. Иван Сергеевич засмеялся и встал.

— Зачальте баркасы, — сказал он. — Ребятам скажите: сбор завтра в восемь.

— Чего он тебе шептал? — спросил я, когда Иван Сергеевич ушел.

Батон пожал плечами.

— Секрет.

— А вот мы тебе сейчас устроим секрет, — сказал я.

— Да он же сказал: «секрет»! — заорал Батон. — Не секрет, а слово такое «секрет»! Сказал он так: «Секрет», понятно тебе?!

Она уехала…

Когда я пришел домой, то сразу понял — что-то случилось.

Мать стирала белье, но лицо у нее было красное не от стирки, я уж ее знаю. Отец сидел за столом, курил и смотрел на Людку.

А Людка ревела так, что у нее слезы даже по шее текли.

Сначала я подумал, что она получила направление на работу. Наверное, ее направили на Северный полюс — варить щи белым медведям. Иначе чего так реветь? А может, она ревет просто потому, что ее направили. Может, она думала, что она всю жизнь будет на диване валяться.

Но все оказалось не так. Она ревела из-за своего лохматого жениха. Ну, и из-за того, конечно, что мать ее пилила.

— Еще раз тебя с ним увижу — домой можешь не приходить, — сказала мать. — У самой-то у тебя глаза есть, уши есть? Сама-то хоть немного соображаешь? Или ты у нас совсем дура?! Все люди как люди, кто работает, кто учится. А этот…

— А кому он что сделал? Ты скажи! — завопила Людка.

— То-то и оно, что никому. Ни себе, ни людям.

— Сама же ты говорила, что пастух нужен! Говорила? — завопила Людка еще громче.

— Ну, говорила. Так я думала пенсионера какого или инвалида… Ну сама поразмысли: даже они не желают, хоть и самое это их дело. О молодежи и говорить нечего — все поголовно учатся, кто на механизаторов, кто в институте. А тут — на тебе, нашелся благодетель. Парню семнадцатый год, ему самое время на ноги становиться, а он — коровам хвосты крутить!

Тут я окончательно понял, в чем дело.

У нас в поселке коровы не у всех, но штук двадцать наберется. И каждый год хозяйки с пастухом мучаются. Двести рублей в месяц предлагают, а все равно никто не идет. Как будто и нет такой профессии — пастух.

Я вот, например, никогда пастуха не видел. В совхозе у нас стадо большое, а пастуха нет. Есть электрическая установка. Обнесут луг проволокой, пустят по ней ток — коровы к этой проволоке на сто метров не подходят. Даже те, которых током не било, не подходят. Наверное, они умеют друг другу рассказывать. Я это серьезно думаю, а не для смеха. По телевизору я смотрел передачу «Язык животных». Оказывается, все между собой разговаривают — волк с волком, слон со слоном и даже у рыб есть свои сигналы, тоже чего-то бормочут между собой.

Про коров там не говорили, но это и так ясно. Для нас, может быть, просто «му-у», а на их языке это значит: «Машка, ты к этой проволоке не ходи, а то тебе током врежет».

А что коровы умней многих дачников — факт.

В наш поселок приезжают на лето дачники с ребятами. Бывают ребята ничего, а бывают такие, что воображают: раз они из города, то все знают. Таких мы сразу ведем к проволоке. Если человек много о себе воображает, то его подначить ничего не стоит.

Ему только скажешь:

— Видишь — проволочка тоненькая, а двумя руками не согнешь.

— Ну да, не согну.

— Не согнешь. Знаешь, какая это проволока?

— Ну какая?

— Ракетная.

— Какая это еще ракетная?

— А вот ракетная, и все.

— В ракете проволоки нет.

— А ты согни, тогда увидишь.

Он идет к проволоке, а мы изо всех сил стараемся не засмеяться. Если засмеешься, все пропадет. А удержаться очень трудно, потому что наперед знаешь, как все будет.

Подходит он к ограде, протягивает руку и — прыжок. Кто на метр скачет, а кто и на два. Главное, все поначалу думают, что их укусил кто-то. А те, у кого ладони потеют, могут и на три метра отпрыгнуть, потому что через мокрую кожу ток лучше проходит.

Это у нас любимая игра. Жалко только, что с одним человеком два раза не сыграешь. Можно было бы все лето играть.

Иллариона я еще приведу к этой ограде.