Подполковник Микулин, проводивший по указанию шефа жандармов и начальника III Отделения Александра Христофоровича Бенкендорфа расследование этой прискорбной истории в 1828–1829 годах, предположил, что Яновский жаловался на бедность в расчете на «материальную помощь» со стороны Виткевича. «Надеясь на свое состояние, он охотно помогал неимущим, и, видя в том положение своего батальонного командира, наверное, не отказывал и ему»[76].
Жандарму стали известны факты, свидетельствовавшие о благородстве молодого поляка, собиравшегося, например, выкупить находившегося в услужении у того же Яновского несовершеннолетнего «киргизца», чтобы отпустить того на свободу[77]. Но сколько стоила свобода киргизца? Не так много – 250 рублей. Даже если Ян помогал кому-то еще, то не тысячи же на это уходили! Тысячи доставались Яновскому.
Скорее всего, в отношении командира батальона имело место не столько вспомоществование «нуждающемуся», сколько элементарная сделка. Яновский обеспечивал Яну более или менее нормальные условия проживания и службы (могли ведь замордовать солдатика) за соответствующую мзду. Допускаем, что формально подобная сделка не проговаривалась и не заключалась. Виткевичу и Яновскому было удобно сохранять внешнюю благопристойность, делать вид, в том числе для самих себя, что ничего циничного и бесстыдного не происходило. Состоятельный солдат вошел в трудное положение своего командира и занялся благотворительностью. Не наказуемо.
Другая причина – желание вознаградить Яновского за «издержки и убытки в тяжебных делах неизбежные»[78], то есть за содействие в тяжбе с матерью, которая была затеяна по наущению самого подполковника. Очевидно, ему было недостаточно тех денег, которые присылали Виткевичу, хотелось большего. Позже, в ходе следствия, он заявлял о своем бескорыстии, будто бы пекся исключительно о своем подопечном, которого семья отказывалась содержать, и нужно было исправить такую несправедливость. Примечательно, что Ян не оспаривал это объяснение, возможно, из осторожности. Мало ли как дело могло повернуться: скажешь правду, а после расплачиваться. Жандарм уедет, а батальонный останется…
На поведении Виткевича, несомненно, сказывалась его влюбленность в жену командира. Вначале имело место стремление выглядеть в ее глазах «щедрым рыцарем», а позднее – чувство жалости. Не хотелось «топить» Яновского, понимая, что жене придется разделить участь мужа. Так оно, наверное, и произошло.
С течением времени аппетиты Яновского росли. Ян выдал ему два векселя (датированные 27 февраля 1826 и 30 октября 1827 года), каждый на пять тысяч рублей, «для взыскания с доводящегося ему, Виткевичу, наследства»[79]. Чтобы обобрать солдата и его семью, годились любые средства, в том числе откровенно мошеннические. В ноябре 1827 года не лишенный изобретательности батальонный командир сочинил затейливую историю. Будто бы по вине Яна пропал сейф с казенными средствами в сумме пяти с половиной тысяч рублей. Матери Виткевича подполковник сообщил, что ее сын, «стоя ночью на часах при казенном ящике, недосмотрел, как из оного украден сундучок с 5.500 руб.». Будто бы Яновский возместил пропажу и, «желая охранить его (Виткевича –
В материалах следствия указывалось, что мать Виткевича требуемую сумму перевела через Щавельскую почтовую экспедицию[81].
Одних этих денег Яновскому было мало, возникло неодолимое желание завладеть недвижимостью семьи Виткевичей, во всяком случае, ее значительной частью, и января 1827 года Ян выписал на имя Александра Андреевича доверенность «на принятие всего доводящегося ему по духовному завещанию отца его недвижимого и движимого имения с представлением полной власти распорядиться им по его, Яновскому, усмотрению»[82].
По завещанию Викторина, из пяти принадлежавших ему имений, три переходили его вдове, а два, Пошавше и Кайтула, были разделены поровну между ней и тремя сыновьями. Однако до их совершеннолетия мать имела право «безотчетно» распоряжаться оными имениями при условии, конечно, что она несет все расходы по содержанию недвижимости, выплачивает проценты по кредитам, закладным и пр.[83]
В феврале 1829 года Яновский, вооружившись доверенностью и заемными письмами Виткевича, явился в Литву, чтобы решить вопрос на месте – в Виленском губернском правлении и Щавельской дворянской опеке. Трудно сказать, вследствие умасливания чиновников взятками или по какой иной причине, но губернское правление приняло сторону подполковника, предписав дворянской опеке оказывать ему содействие и вспомоществование «в отыскивании доводящегося Виткевичу имения». Поддержало и требование о выдаче завещанного бабушкой капитала с процентами, а также описи всего недвижимого имущества Виткевичей[84]. В следственном деле было зафиксировано, что виленский губернатор, «не входя в рассмотрение правильности таковых требований», пошел навстречу мошеннику[85].