Витки времени

Элеонора не попалась на эту удочку. Она всегда могла различить виноватый взгляд. Думаю, и вряд ли ошибаюсь, что она тут же предположила, будто Смитти прокрался к ней на кухню, украл кексы и хотел удрать с ними, когда я нашел его. Слово Богу, она еще не знала о горячих кексах. Божьей милостью, Пат выбрала именно этот момент, чтобы в очередной раз упасть на передней лестнице. Она постоянно делала это и никогда ничего не ломала, зато выла, как баньши[1] в глухую полночь. Элеонора пошла к ней, чтобы сделать то, что должно было сделать, а я одарил Смитти пристальным взглядом.

— Успокойся, — посоветовал я. — Не нужно никого волшебства. Никаких чудес. Готовь для начала достаточно хорошо, но простенько, чтобы не вызвать у нее зависть. Тогда она быстро оставит тебя в покое, и затем можешь готовить все, что захочешь. О’кей?

Он усмехнулся и показал мне двумя пальцами колечко. Затем открыл горячую воду и принялся за посуду.

Все шло своим чередом. Я занимался своими делами. Элеонора тоже. Вскоре она узнала, что Смитти превосходно управляется с детьми, и, поскольку не знала, что я плачу ему как первоклассному мастеру, то без сомнений разрешила ему работать сверх того, за что платили. Она вступила еще в парочку комитетов. У Майка исправились оценки в школе, — хотя иногда он затруднялся объяснить, откуда взял такую, хотя и подлинную, но слишком живую информацию в своих ответах, а Пат принялась толстеть и наращивать жирок. В общем, мы были счастливой семьей.

Не знаю точно, с чего начало становиться слишком уж хорошо, чтобы быть правдой. Наверное, с детей. Они всегда были возле Смитти, на кухне, в саду ли, постоянно бомбардировали его безумными вопросами и получали серьезные ответы. Никогда не забуду то утро, когда я спустился к завтраку и увидел Майка, жонглирующего яйцами. Элеонора, слава Богу, осталась в постели, так как у нее болела голова. У Майка были четыре яйца, и он подбрасывал и ловил их так квалифицированно, словно делал это уже много лет. Услышав шарканье моих шлепанцев по деревянным ступенькам, он упустил первое яйцо. Я закрыл глаза. Поп-поп-поп — застучало что-то, словно запрыгали шарики пинг-понга. Я открыл глаза и протянул руку к Майку. Он увернулся. И в эту секунду я все понял. Яйца были пустые.

Майк боязливо улыбнулся мне. Его улыбка походила на улыбку Смитти. В руках он держал пятое яйцо.

— Видишь? — спросил он.

Я взял у него яйцо. Оно оказалось легким — одна скорлупа. Но в ней не было никаких дырочек. Я раздавил яйцо в руке. Оно было совершенно пустым.

— Что случилось с яйцом? — спросил я.

Не нравится мне, когда мои дети знают что-то, чего не знаю я.

Майк кивнул на стол. Там ждала к завтраку яичница-болтунья.

— Вот, — сказал он. — Это... Смитти просто выворачивает их.

Я открыл было рот, но тут же снова закрыл его. В конце концов, есть предел тому, что родители должны выслушивать от своих отпрысков. Но тут я вспомнил рыбу, и то, как обошелся с ней Смитти, — и не стал задавать неприятные вопросы.

— Что еще делает Смитти? — осторожно спросил я.

Майк подумал.

— Ну-у... — протянул он. — Он не пользуется консервным ножом. Он берет яйца и просто опустошает их. И он, ну-у... не всегда открывает холодильник, когда достает продукты.

Мне показалось, что я понял его. Мы уже прежде вставали в тупик, уча детей всегда закрывать дверцу холодильника. И Смитти не должен был подавать дурной пример.

— Так ты утверждаешь, что Смитти, — с напором сказал я, — всегда закрывает дверцу, чтобы не впускать в холодильник тепло и не выпускать холод. Все правильно, дверцу нужно закрывать. Его это касается так же, как и вас.

Пат тихонько хихикнула, а Майк громко рассмеялся.

— Я вовсе не это имел в виду, — презрительно сказал он. — дверца вообще остается закрытой. Он просто лезет в холодильник, не открывая ее, и достает что надо. Это магия... Как и тогда, когда он проходит сквозь стены.

— Это так заба-а-авно! — тут же завизжала Пат.

Голова у меня пошла кругом, спиралью или чем еще там, и я возблагодарил всех святых и апостолов, что глава дома сидит наверху и не слышит всего этого. Я вспомнил тот случай, когда Билл Треверс попытался показывать фокусы в гостиной во время игры в бридж и разбил один из наших лучших хрустальных бокалов. Если бы Элеонора узнала, что Смитти показывает детям, она раздулась бы в высоту и ширину, и стала бы очень-очень суровой.

Я взял Майка за плечо доверительным жестом. В конце концов, ему шел десятый год, и нам с ним обоим приходилось жить с его матерью. Я попытался вложить в голос властные отцовские нотки, чтобы не было сомнений в том, что я тут главный.

— Послушай, приятель, — сказал я, — ты знаешь не хуже меня, что твоя мать не занимается домашними делами. Пусть все так и будет впредь. И если Смитти вздумает показывать вам еще фокусы, пожалуйста, проследи, чтобы они проводились на кухне или за домом. Только не в гостиной. Ты понял?

Майк улыбнулся — улыбкой Смитти. Протянул: «О-о!..» — в том смысле, что фокусы будут их тайной, и мы все разошлись счастливыми.