Виток истории

— В слове «кальций» вы этак небрежно пропустили две буквы. — Мой тон был игривым, я добивал ее. — Две буквы — и в результате несколько часов напрасной работы Вычислительного. Неплохой финал?

Последние слова я уже выкрикнул, потому что вместо них на кончике языка у меня висело слово «вон!». Я судорожно придвинул к себе лист приказа и схватил ручку. Новенькая сказала поспешно:

— Я виновата. Но, может быть, прежде чем подписать приказ, вы захотите узнать, почему я допустила ошибку.

Интересно, что она скажет. Была больна, температура?..

— Понимаете, в то время когда я писала это слово, думала о другом…

Такого оборота я не ждал, потому что это было похоже на правду. Но о чем она думала? Какие великие заботы терзали ее? Больная мать, несчастный отец, горе подруги?

— Я пыталась представить весь объем ваших исследований, картину боя.

Я подозревал, что она попросту дурачит меня, и снова схватил ручку. Новенькая не забормотала быстрей, даже не смотрела на меня.

— Всякий неизвестный остров мы ищем обязательно в пространстве. Но он мог быть на указанном месте, а в момент нашего поиска опуститься под воду. Он оказался неизвестным для нас не в пространстве, а во времени, где его и следует искать…

Теперь я уже не мог подписать приказ, пока не выслушаю критику наших исследований. И к тому же мне нравилось, что она не делает пояснительных прокладок между фразами, а говорит, не сомневаясь, что слушатель поймет ее с полуслова.

— В процессе старения выделяется меньше гормонов, но и чувствительность ткани к ним возрастает. Если можно так выразиться, имеем меньше, зато больше ценим. Во всяком случае, пытаемся удержать равновесие. И мне кажется, что надо уловить не сами стрелки часов, а их движение. Ведь, возможно, от совпадения его с движением других стрелок и срабатывают часы. Например, начало старости природа могла запрограммировать не каким-то винтиком, который должен в определенный момент вылететь из гнезда, а совпадением процессов…

И снова мне понравилась ее речь, то, что, несмотря на отрывистость фраз, она употребляет осторожные слова «возможно», «мне кажется», несвойственные юности. Значит, она немало передумала. Я вынужден был удивиться: эта пигалица умела самостоятельно мыслить. Невольно вспомнилась ее характеристика из университета. Там было немало похвальных слов.

— И, знаете, еще мне кажется, что мы слишком увлекаемся исследованиями на атомном уровне. Они необходимы, но стрелки находятся выше — там, где начинает теплиться жизнь…

Пружина моего раздражения заржавела и рассыпалась, так и не распрямившись до конца. Я отодвинул неподписанный приказ и взглянул на часы. Рабочий день уже давно окончился.

— Кстати, как вас зовут? — спросил я и тут же спохватился, посмотрел на приказ: там написано. — Если хотите, Майя, я могу подвезти вас. В машине поговорим.

Несколько голубых снежинок успело упасть на ее пальто, прежде чем мы сели в «Волгу». Из репродуктора доносилось: «Сообщение ТАСС. Первые люди высадились на Луне…»

Мы работали до изнеможения, не замечая, как летят месяцы. Предчувствие близкой победы над старостью подстегивало и гнало нас вперед, как запах оазиса гонит усталых верблюдов в пустыне. К концу года мы составили каталог наиболее уязвимых триплетов ДНК и РНК. Щеголяли «волшебными» формулами и длинными уравнениями, которые вместе должны были дать формулу бесконечного продления жизни. Смеялись над ортодоксальными учеными, утверждавшими, что бессмертие невозможно. У тысяч собак и крыс искусственно вызывали наступление старости, чтобы испытать на них гипотезы.

Я думал: что важнее — знать, где предел твоим возможностям, или не знать его? Я сформулировал мысль иначе, и эта измененная формулировка внесла ясность, по крайней мере для меня. Она звучала так: кто сильнее — знающий предел своим возможностям или не знающий предела?

Тогда мне казалось, что ответ может быть только один, к тому же вполне определенный…

Особенно усердствовали мы в конце года перед сессией Академии наук, где слушался мой доклад. Часто недосыпали, а о том, что идет в театрах и кино, знали только по программам.

Майя к тому времени уже была младшим научным сотрудником. Я ее почти не видел. Лишь изредка до меня доносились, словно отзвуки далекой канонады, противоречивые слухи о ее работе. Юра говорил о ней с неохотой:

— Искорка есть. Авось когда-нибудь даст зажигание.

В те дни я возвращался из института домой после десяти. Однажды в дымчатых снопах фар увидел перебегавшую дорогу женщину. Ее быстрая порхающая походка была очень знакомой. Чрезмерно услужливая на этот раз память вытолкнула имя.

Я остановил машину и окликнул:

— Майя!

Она удивленно повернула голову, остановилась. Мне показалось, что она воскликнула «а!», прежде чем подойти и поздороваться.

— Садитесь, — предложил я.

Она села рядом. Под глазами у нее лежали синие тени усталости. Чтобы плотней захлопнуть дверцу кабины, мне пришлось просунуть руку за ее спиной, и она пошутила:

— Не обнимайтесь.