Вечером пришел мистер Паунд и колотился ко мне в дверь, пока я не открыл. Я сказал, что у нас закрыто.
Он сказал, что пришел позировать.
Я впустил его, намереваясь сделать несколько набросков. Он пошел было наверх, в студию, но я сказал ему, что всегда делаю наброски в магазине. Его было непросто зарисовывать, потому что он все время говорил. Он намекнул, что он виджилянт[63], охотящийся за преступниками, которых система могла пропустить из-за каких-нибудь юридических формальностей вроде правила Миранды[64]. Рассказал кучу историй о машинах среди ночи. Почему-то я представил их себе движущимися беззвучно и без огней. «Ночная темнота вам не помеха, а?» — спросил я.
Он сначала яростно вскинулся, потом засмеялся и сказал: «Нет, ночная темнота мне не помеха».
Он много говорил о преступниках, от которых удавалось легко добиться чистосердечного признания. С его связями в полицейском участке он мог очень помочь такому преступнику. Вот, скажем если преступник, совершивший эти недавние убийства, сейчас признается ему, то он сможет значительно облегчить его участь.
И с другой стороны, если этот теперешний преступник будет пытаться извернуться и захочет избежать длинной руки правосудия, то он может создать ему большие неприятности. Он выследит убийцу и нанесет удар в тот момент, когда тот будет меньше всего этого ожидать.
Он не попросил меня показать ему зарисовки, и это было удачно, потому что я не был ими удовлетворен. Когда он ушел, я порвал их все на мелкие кусочки.
Этой ночью я собираюсь спать в студии — чтобы, если что, защитить свои картины. Я почему-то беспокоюсь о них.
Около шести часов я позвонил в центральный полицейский участок. Мистер Паунд говорил, что у него до сих пор остались друзья в полиции; я подумал, что могу порасспрашивать их, и они подскажут мне, как его найти. Ушла целая вечность на то, чтобы связаться с отделом убийств. Я ждал и проклинал себя за то, что не взял у него его номер. Наконец меня соединили с детективом Бликом. Я спросил, не знает ли он мистера Паунда.
— Мистера Кларенса Паунда? — спросил он.
— Я не знаю точно его имени. Он полицейский в отставке. Он говорил, что у него еще остались друзья в полиции.
— Позвольте мне предположить: он говорил вам, что хотел стать сыщиком, но некие политические силы не позволили ему добиться успеха, верно? А еще говорил, что он — виджилянт, вершащий правосудие над преступниками, которым удалось избежать справедливого наказания?
— Э-э… ну да, — сказал я.
— Мне очень неприятно говорить вам это, сэр, но Кларенс Паунд — бывший почтовый работник, уволившийся из-за серьезного психического расстройства. Раз в несколько месяцев он на некоторое время перестает принимать лекарства, и тогда начинает воображать себя каким-то суперполицейским. Если он будет причинять вам беспокойство, дайте мне знать; мы заберем его и доставим к его лечащему врачу.
— Нет-нет, он совершенно не причинил мне никакого беспокойства. Большое спасибо.
Я повесил трубку как раз, когда он спрашивал: «А кто вы…»
Итак, мистер Паунд — всего-навсего шизик. Я должен быть готов к встрече с ним.
— Они пустые, — сказал он. — Все эти холсты просто замазаны белой краской!
— Нет, — сказал я. — Просто это очень тонкая живопись. Их нужно рассматривать очень внимательно.
— Они пустые! Ты просто шизик!
— Ничего подобного; это
— Это ложь! — он направил на меня пистолет.