Витрины великого эксперимента

Европейские сторонники фашизма остаются гораздо менее известными, чем их собратья, сочувствовавшие коммунизму. В Великобритании и Франции небольшое, но значимое меньшинство интеллектуалов тяготело к итальянскому фашизму и германскому национал-социализму; факторы, притягивавшие их, были сравнимы с теми, что так привлекали любителей коммунизма. Как и у левых, мотивы правых были самыми разными. Кризис либерализма, экономическая депрессия и политическая слабость толкали интеллектуалов в крепкие объятия самоуверенного фашизма или в ряды коммунистического движения. Антикоммунизм был не менее значимым фактором, чем антифашизм, когда вопрос, к кому присоединиться, ставился ребром. Что касается Страны Советов, то здесь определенную роль играла геополитика: например, франко-советский пакт о взаимопомощи не в последнюю очередь привел к тому, что влечение Великобритании к Германии зашло в 1936 году столь далеко^{857}. Биографии интеллектуалов, сменивших свои левые взгляды на правые, были изучены во всех подробностях и с учетом национального контекста (начиная с Муссолини); они проливают свет на то, как глубинные личные и идеологические проблемы, толкавшие интеллектуалов в левый лагерь, также вполне могли удерживать их на противоположном конце политического спектра. Здесь же можно найти примеры наивного идеализма, так часто высмеивавшиеся в среде просоветских интеллектуалов: Гриффите пишет о сторонниках правых, которые были увлечены «заботой об условиях жизни рабочего человека, верой в духовное лидерство или стремились видеть хорошее в каждом и во всем»^{858}.

В культурной дипломатии и туристической практике фашистов действовали те же факторы, что и у коммунистов, да и по форме нацистские методы были похожи на советские. Например, министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп помог организовать Германо-Французское общество (Deutsch-Franzözische Gesellschafi), а Франко-Германский комитет (Comite France-Allemagne) издавал журнал, который стал «отличным проводником немецкой пропаганды во Франции». Англо-Германское общество имело двойника в лице Германо-Английского общества, а бесплатные поездки иностранцев в Германию организовывались Германо-Европейской культурной ассоциацией (Deutsche-Europaische Kulturbund). Вдобавок к акциям Риббентропа нацистская партия организовала Внешнеполитический отдел (Aufienpolitische Ami), первым руководителем которого был назначен Альфред Розенберг, и эта организация стала «своего рода службой информации по иностранным делам». Знаменитых иностранцев принимали нацистские лидеры, гостям показывали молодежные лагеря, дома рабочих и грандиозные нюрнбергские нацистские съезды и шествия, так же, как в СССР показывали первомайские демонстрации на Красной площади^{859}. Советских посредников вполне можно приравнять к нацистским эмиссарам, посланным устанавливать дружеские отношения с элитами. Например, немцы, о которых вспоминал Исайя Берлин, в конце 1930-х годов в общем зале Колледжа всех святых в Оксфорде бестактно приравнивали германские территориальные требования к британским имперским притязаниям^{860}.

В действительности советские чиновники от культуры в разных ситуациях демонстрировали осведомленность о способности иностранных интеллектуалов ловко переходить от коммунизма к фашизму и наоборот. В рассуждении, не относящемся к данной проблеме, Аросев в 1934 году предложил обсудить вопрос о том, что просоветский публицист Гарольд Ласки, находившийся с визитом в СССР, разуверившись в парламентаризме и в поисках «новых путей», вполне может дойти и до «модернизированного фашизма». Итальянским кинематографистам-фашистам, превозносившим достижения советской культуры (некоторые из этих деятелей состояли в личных отношениях с Муссолини), в 1932 году был оказан прием как потенциальным искренним друзьям СССР, а в 1936 году советское посольство в Париже надеялось получить положительный отклик на поездку в Москву французского литератора Луи-Фердинанда Селмна, антисемита и почитателя Гитлера. Однако Селын по возвращении во Францию заявил, что 98 процентов туристов, посещавших СССР, были евреями и что он «предпочел бы иметь дюжину Гитлеров, чем одного вездесущего Блюма»^{861}.