Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

На следующий день Нейрат и я провели новые переговоры с Макдональдом и Эррио: «Мистер Макдональд заметил, что он был чрезвычайно встревожен информацией, переданной ему вчера вечером месье Эррио и герром фон Папеном… Он опасается, что дело, которым заняты в настоящий момент месье Эррио и герр фон Папен, может привести только к возрастанию того, что он мог бы назвать их «военными приготовлениями» к «битве», которую они назначили на следующий день». После этого Эррио и я повторно изложили наши точки зрения. Я особо подчеркнул, что, насколько это касается меня, в ситуации ничего не изменилось, а Эррио добавил, что «хочет отдать должное лояльности германского канцлера… Он часто повторял, что ему можно только поздравить себя с отношениями, установившимися у него с германскими делегатами… Он сознает, что если им удастся привезти из Лозанны франко-германское примирение, то это будет значить больше чем любые solde[74]». Кроме того, предложения герра фон Папена не являются «ни решительными мерами, ни мерами по примирению»[75].

Я вновь повторил свое предложение пункт за пунктом: общий фонд для экономического восстановления Европы, добровольное ограничение наших прав на перевооружение и заключение консультативного пакта. Чтобы не раздражать Макдональда, я воздержался от упоминания своей идеи о создании объединенного Генерального штаба. Несмотря на это, было совершенно ясно, что настроение за последние двадцать четыре часа полностью изменилось. Британцы, по всей видимости, дали понять французам, что всякий rapprochement такого рода между Францией и Германией в высшей степени ими не одобряется и что Франция должна отклонить мое предложение. Эррио и в самом деле ответил, что вклад Германии в любой общий фонд такого рода не может быть сколько-нибудь полезен для Франции, что вопрос о перевооружении не следует увязывать с вопросом о репарациях и что он согласен изучить предложение о заключении консультативного пакта, но…

По мере продолжения разговора я настоял на том, что следует обсудить в целом проблему равенства при перевооружении и вопрос обо всех дискриминационных статьях Версальского договора. В ходе длительной дискуссии с Эррио я спросил его, в чем заключаются его требования большей безопасности Франции от Германии. Он ушел от ответа на мой вопрос, сказав, что не готов обсуждать политические гарантии. Его единственный интерес заключался в вопросе о платежах. В итоге мне пришлось признать, что Франция поставила свою дружбу с Великобританией выше любого примирения с нами.

Но британцы оказались чрезвычайно близоруки в своей политике. Они применили в который раз старинный метод «разделять и властвовать». Он служил Великобритании на протяжении столетий, но в тот момент ее премьер-министр, очевидно, не сознавал, что такая политика стала слишком узка для требований современной Европы. К тому же он, по-видимому, не сумел понять, что восстановление силы и здоровья пораженной нищетой и находившейся в то время под угрозой русского тоталитаризма Германии гарантирует в будущем Центральной Европе безопасность в такой форме, которая может пойти Великобритании только на пользу. Встречаясь с Макдональдом, я делал все возможное, чтобы доказать ему свою правоту, но вся сила моего убеждения не производила никакого впечатления на этого чопорного, неприступного и лишенного всякого воображения шотландца. Он просто не хотел понять, что мир в Европе зависит в первую очередь от дружественных отношений между Францией и Германией.

Моим надеждам был нанесен жестокий удар. Назначение конференции свелось теперь к решению незначительной, но неприятной проблемы урегулирования вопроса о репарациях, который, по большому счету, представлял собой a cause jugee[76]. Было более чем ясно, что отношение к этому вопросу Великобритании не позволит Эррио по возвращении в Париж оказать моим предложениям сколько-нибудь серьезную поддержку. Я попытался спасти все, что возможно, после крушения своих надежд, стараясь провести хоть какую-нибудь резолюцию по вопросу о военной ответственности Германии. Его решение не составило бы особой проблемы в рамках франко-германского соглашения, но, вырванное из контекста дискриминационных статей Версальского договора, требовало значительно более серьезных уступок. Я помню раздражение, с которым бельгийский делегат отвергал самую эту идею. «Как можно ожидать от нас отмены исторического приговора, основанного в значительной степени на германском вторжении в Бельгию?» – вопрошал он.