Виттория Аккоромбона

— Нет! Нет! — живо возразила девушка. — Уж поверьте мне, Камилло совсем не такой, каким вы его себе представляете. Я давно наблюдаю за ним и знаю его достаточно хорошо. Каким бы робким, застенчивым и слабовольным он ни казался на первый взгляд, причиной чему — молодость и неопытность, этот юноша так горд, что, уязвленный и обиженный, он, конечно, откажется от такого благодеяния, расценив его как попытку откупиться. И не думай, милая мама, что он мечтает стать священником. Несколько месяцев назад в Риме он признался мне, что ему ненавистно это сословие; он хочет быть солдатом или путешествовать как купец, попытать счастья в мореплавании и посмотреть чужие страны. Удивительные судьбы мореходов, великих полководцев и кондотьеров {24} — вот что волнует его. Такие книги, как старая поэма о полковом капитане Пиччинини {25}, он читает охотнее всего и пользуется любым случаем, чтобы пропустить мессу. Многие из его сверстников чужды Камилло, а они, в свою очередь, зло отзываются о нем, называя еретиком и лютеранином. И что это за деньги — сто скуди! Милая матушка, если бы тебе пришлось когда-нибудь за меня платить, неужели ты оценила бы свою дочь так дешево? Это так мало, за такие деньги я не продам и свою собачку.

— Странное ты создание! — сказала с улыбкой мать. — Как по-детски ты иногда рассуждаешь, и я порой удивляюсь, почему столько мудрых людей восхищаются твоим умом. То, чему нет цены, невозможно возместить никакими деньгами; это я знаю так же хорошо, как и ты. Но если потерянного ребенка не вернуть и миллионами, то его спасение непременно влечет за собой благодарность и желание помочь спасителю и отплатить ему хотя бы малым. Тот, кто совершил добрый поступок, сам понимает, какова его цена, и принимает то, что протягивает дружеская рука, когда он в этом нуждается, будто это какое-то большое сокровище. Разве мы не боремся постоянно с бедами и страданиями, которые овладевают нами: если я могу облегчить эту борьбу человеку, живущему рядом со мной, то я делаю что-то хорошее, даже если это пустяк.

— Это верно, — промолвила Виттория, — но в данном случае благосклонность и дружба, доверие, искренность и братское отношение, когда благодетель становится как бы членом семьи, — для тонко чувствующего человека будет истинной благодарностью и самой большой наградой. Так мы должны относиться к приветливому и скромному Камилло и иногда видеться в Риме с его родителями, они, конечно, будут очень польщены такими знаками внимания и почувствуют себя счастливыми.

Мать поднялась и начала взволнованно ходить по залу.

— Вот, значит, к чему это ведет! — сказала она и снова опустилась в кресло. — Возможно, всех нас отныне ждет горестная участь. Именно того, что ты мне тут так горячо наговорила, я и хотела избежать, ибо знаю человеческое сердце лучше тебя. Конечно, пережитое вместе потрясение сближает людей, и при таких обстоятельствах неуместно банальное вознаграждение, но великодушный благодетель зачастую заявляет свои права на само спасенное существо и тем самым зачеркивает благодеяние, принося любимую в жертву своему эгоизму, нередко в таких случаях и сама спасенная от гибели способна в порыве благодарности принести себя в жертву, не понимая, что готовит себе тем самым горькую долю, от которой ее освободит только смерть. И если мне суждено потерять тебя таким образом, не будет ли это гораздо больнее, чем если бы тебя поглотил бурный поток?!

— Вы удивляете меня, мама, — возразила, покраснев, Виттория. — Нет, я отношусь к маленькому приветливому Камилло почти так же хорошо, как к нашему Фламинио; о том же, на что ты намекаешь, матушка, никогда не было и речи. Ты говоришь, что знаешь человеческое сердце лучше меня — возможно, но я знаю мое собственное сердце, мою душу, струны которой тебе все-таки неведомы и чужды.