Иван Исаевич ничего этого не видел. Над ним сомкнула чёрные крылья вечная ночь…
Стрельцы помогли ему сойти с саней, поставили на ноги. Иван Исаевич почувствовал под ногами расчищенный снег, плотный, будто лёд. Ему сказали:
— Иди!
— Иди!
— Чего стоишь? Иди!
— А куда идти? — неуверенно спросил он.
— Иди прямо!
Он шагнул вперёд, с усилием волоча оковы. Сердце подсказывало, что ему, видимо, пришёл конец. Но какой? Болотников остановился в нерешительности, но сзади больно ткнули в спину древком бердыша. Голос стрельца как будто дрогнул:
— Иди!
Болотников глубоко вздохнул, поднял к тёмному небу, к ясной звезде воспалённое лицо и шагнул вперёд. Нога вдруг потеряла опору, по краю проруби скользнула цепь.
Он не успел даже упасть, и прямой, как свеча, камнем пошёл вниз.
Вода над ним сомкнулась, дрожа. Воевода, сотник и стрельцы сняли шапки, перекрестились.
— Всё! — сказал Петрищев. — Поехали!
— Яшка! — крикнул воевода. — Когда вода схватится, закидай полынью снегом и убери веху!
Яшка молча стоял у проруби с непокрытой головой.
— Слышишь, что ли?
— Слышу… — отозвался стрелец.
Упряжки повернули обратно. Лошади фыркали, косили глазами назад…
Яшка всё стоял у края проруби, не чувствуя холода. Шапка выпала из руки, лежала у ног.
В воде плавало, колеблемое течением, отражение яркой звезды. Но вот воду на морозе схватило ледком, и звёздочка померкла…
Сквозь сон Марфушка услышала плеск воды. Открыла глаза и увидела, что на лавке горит свеча в подсвечнике, а сотник и хозяин моют руки из умывальника. Сотник сказал воеводе впол-голоса:
— Ну, эта забота с плеч долой! Пускай нынь кормит налимов!
Воевода, вытирая руки, отозвался шёпотом:
— Чегой-то муторно на душе. Идём скорей за стол!
Оба ушли, унеся свечу.
Марфушка поняла, что узника утопили, и заплакала, вздрагивая всем телом: чужой, незнакомый человек, а жалко…
Прасковья проснулась, в темноте погладила девушку по голове, приблизила к себе:
— Ты что плачешь?
— Так… — Марфушка упрятала мокрое от слёз лицо в подушку.
— Успокойся, дитятко, спи! — сказала стряпуха.
На улице крепчал мороз. Возле съезжей уже никого не было, в оконце не мельтешил огонёк. Дверь заперта на замок.
Уснул Каргополь-город крепким предутренним сном. Притих, съёжился, укутанный снегами непролазными.